Стратегия развития инфраструктуры: уроки из бразильского опыта

Масштаб исследования изначально охватывал инфраструктурный сектор в самом широком его понимании (транспорт, энергетика, телекоммуникации, социальная инфраструктура) и ряд социальных сфер (образование, здравоохранение и др.). Приоритетные для деятельности государства сферы определялись с учетом необходимости компенсировать “провалы” рынка и ликвидировать социальные и региональные диспропорции в развитии страны. Будучи ограниченным по охвату секторов экономики (не были включены производственные сектора и такие сферы как национальная оборона, правоохранительная деятельность и ряд других) исследование было всеобъемлющим по территориальному охвату. В рамках исследования было решено абстрагироваться от территориально-административных границ штатов и поделить всю национальную территорию на 9 крупных регионов (т.н. осей развития и интеграции - особых территориальных образований, выделенных для целей планирования по критериям наличия мультимодальной транспортной сети, обеспечивающей доступ к любой точке зоны влияния оси, функциональной иерархии городов, динамических центров развития и экосистем).

В проведении исследования были задействованы сотни специалистов как из правительства, так и неправительственных организаций (частных консалтинговых компаний, университетских центров и др.), в том числе и зарубежных. Для сбора и обработки всей необходимой информации государственные заказчики исследования провели открытый тендер. С выигравшим его консорциумом (“Consorcio Braziliana”), в состав которого вошли “Booz Allen & Hamilton”, “Bechtel International” и “ABN AMRO Bank”, был заключен годичный контракт. Консорциум, в свою очередь, нанял около дюжины других организаций для сбора специфической информации и выполнения определенных аналитических задач. Специалисты Министерства планирования и Национального банка социально-экономического развития контролировали получаемые результаты исследования и корректировали поставленные задачи.

В основу методологии исследования, разработанной до проведения тендера, был положен следующий принцип: федеральное правительство давало разрешение на реализацию только тех проектов, которые решали какую-либо крупную проблему национального масштаба. Кроме того, для решения каждой существующей проблемы должен был быть сформулирован отдельный проект.

В ходе исследования консорциумом были составлены детальные отчеты по каждому из 9 девяти регионов страны с описанием текущей социально-экономической ситуации, а также был сделан прогноз действия рыночных сил в каждом районе с учетом национальной и международной обстановки. На основе этого прогноза определялись потребности каждого района в инфраструктуре на среднесрочную перспективу в 8 лет. Под инфраструктурными потребностями понимались системные ограничения и т.н. “узкие места” (“разрывы”), требующие разрешения. Консорциумом было отобрано около 800 проектов на разной стадии изученности и проработанности для реализации частным и государственным секторами. Составленный список проектов, определенных в ходе исследования, был сопоставлен с существующими инфраструктурными потребностями. Было определено, что большая часть потребностей мола быть удовлетворена при реализации соответствующих проектов. “Незадействованные” проекты из списка автоматически исключались. На завершающем этапе разрабатывались и предлагались новые проекты для удовлетворения потребностей “без проекта”.

Главным продуктом исследования стал портфель инвестиций (перечень приоритетных проектов с предварительной оценкой необходимых капиталовложений и рентабельности). Федеральное правительство привлекало различные организации для финансирования и исполнения этих проектов, в привлечении иностранных инвестиций было активно задействовано Министерство иностранных дел. Для этой цели идея четкой ассоциации “проект - решение проблемы” должна была выглядеть убедительной. Сформированный портфель инвестиций также стал аналитической базой для составления 4-летнего бюджетного плана на период 2000-2003 гг., требование об исполнении которого записано в Конституции 1988 г. Составление этого плана относилось к ведению Министерства планирования.

Бразильское исследование - далеко не единственная попытка правительства занять лидирующую роль в определении среднесрочной политики в области определения и регулирования госрасходов в условиях рыночной экономики. Рассматриваемый случай особенно интересен по ряду причин.

Во-первых, данное исследование было своеобразной попыткой найти подходящую практику планирования с учетом относительно недавнего ухода государства из многих производственных секторов экономики в ходе приватизации. В результате оценки последствий этого ухода правительство пришло к выводу, что нужен индикативный план экономического развития, в масштабах всей страны, с расставленными приоритетами, принимающий во внимание существующие и потенциальные потребности.

Во-вторых, подобное исследование можно охарактеризовать как рационалистический вариант практики планирования по сравнению с более распространенной прагматической практикой планирования, где для отбора проектов используются весьма субъективные критерии или критерии политических приоритетов. Рационалистический вариант планирования имеет определенные преимущества, с точки зрения разработки государственной политики, т.к. он научно обоснован.

В-третьих, термин “индикативное планирование”, в данном контексте, подчеркивает тот факт, что портфель инвестиций как продукт исследования, был призван компенсировать “уход” государства из экономики, последовавший за окончательным отказом от т.н. “управляемой экономики” в начале 1990-х гг. Не будучи обязательным для исполнения, портфель инвестиций создал научную базу для определения особых национальных проектов с большим потенциалом привлечения инвестиций.

Мнения по итогам обсуждения доклада

Д-р Майкл Барзелай, автор доклада

- Доктор Барзелай, после Вашего интересного доклада состоялось не менее интересное обсуждение. Если резюмировать сказанное, изменило ли оно Ваши представления о том, насколько близки Бразилия и Россия в своих попытках реформировать экономику, и насколько опыт одной страны применим для другой?

- Основной вывод состоит в том, что рассмотренные нами конкретные случаи могут быть в той или иной степени характерны для обеих стран – и поэтому можно говорить о похожести. В России заинтересованы в улучшении инфраструктуры и создании ее новых объектов, поэтому анализ бразильского опыта может служить для этого хорошим побудительным мотивом – с учетом, естественно, специфики страны. Для изучения и применения опыта не нужно требовать абсолютной одинаковости двух стран. Это правда, что есть реальные и весьма заметные институциональные и социальные различия, но на основе анализа конкретных случаев можно с высокой долей уверенностью сказать, что институциональные структуры сами по себе не являются гарантией того, что то или иное преобразование будет реализовано. В Бразилии также они не были идеальными для того, чтобы с их помощью проводить в жизнь крупные инфраструктурные проекты, и пути для их воплощения не всегда можно было признать совершенными. Но урок, который можно извлечь, состоит скорее в сфере создания побудительных стимулов – то есть, решить задачу того, чтобы в несовершенных структурах исключить несовершенные решения. Я не утверждаю это категорично, но, на мой взгляд, это – наиболее общий и наиболее главный урок.

С другой стороны, если мы начнем в деталях сравнивать практику преобразований в России и Бразилии, то мы увидим, что в России, например, не было Министерства планирования, зато в России есть не только президент, но и премьер-министр. Мы должны творчески подходить к тем фактам, которые мы имеем. Речь для России может идти о разработке на основе бразильского опыта чего-то нового, а не о простом копировании этого опыта – это просто не имело бы смысла.

Иногда получается так, что человек, который должен решить ту или иную проблему, в итоге приходит к выводу, что уже наработанный опыт при слепом его копировании для решения этой проблемы не подходит. Именно поэтому на первый план выходит проблема творческой адаптации этого опыта.

- Хотелось бы задать вопрос о “личном факторе” при проведении преобразований в Бразилии и в России. Можете ли вы сравнить президента Кардозо как реформатора и президента Путина как реформатора?

- Ясно, что у них абсолютно разный жизненный и карьерный путь. Президент Кардозо – ученый-социолог, известный не только в Бразилии, но и за ее пределами. Я бы не говорил, что он активно преследовался за убеждения во время военной диктатуры – это было бы слишком сильно сказано, но он все равно в той или иной мере пострадал от военного режима: его на некоторое время лишили кафедры в университете, и он был вынужден уехать из страны. Он действовал в качестве видной фигуры политической оппозиции во время правления военных и поэтому большая часть его предыдущей жизни вся наполнена борьбой с режимом. И это в некотором смысле привело к осознанию им его личной исторической ответственности за совершенствование реальной демократии в стране. Видимо, у г-на Путина несколько иное понимание о своей исторической ответственности.

Естественно, г-н Кардозо имеет ряд недостатков как политический лидер – и практически все из них связаны с его прошлым жизненным опытом. Он – ученый, и некоторые люди говорят, что он очень хорош как человек, более способный реагировать на ситуации, чем создавать их; как человек рефлексии, а не действия. У него, конечно, была возможность стать практиком и приобрести опыт чиновника исполнительной власти во время своей работы достаточно короткое время в качестве Министра иностранных дел и Министра финансов, но все равно главная часть его жизненного пути – это академическая карьера, а не карьера избранного политика.

Тем не менее, недостатки человека обычно нивелируются, если он окружает себя такими людьми, которые способны компенсировать эти недостатки. И я могу сказать на основе изученных случаев, что в данном случае можно говорить о том, что Кардозо осознает это. А для лидера очень важно осознавать свои недостатки и окружать себя людьми, которые компенсировали бы эти недостатки, а не усугубляли бы их.

Я не знаю очень много о ситуации в России. Но из того, что я прочел, я могу сделать вывод, что в плане формирования своего окружения г-н Путин достаточно сильно отличается от г-на Кардозо.

Евгения Швец, соавтор доклада

- После обсуждения Вашего доклада насколько изменилось Ваше мнение о степени схожести России и Бразилии?

- Есть факторы, которые обуславливают их схожесть. Они были названы: территория, федеральное устройство. Перед нами стоят общие задачи, а значит, и пути их решения должны быть общими. Поэтому их опыт стоит изучать.

- А различия, о которых говорили (например, о том, что в России нет министерства планирования и других структур, которые есть в Бразилии), не мешают степени схожести?

- Мы не собираемся полностью копировать их опыт - это было бы глупо. Мы смотрим на то, как можно добиться такого же эффекта. Его можно добиться самыми разными путями: можно и через МЭРТ, можно через какие-то другие агентства, подходящие для выполнения поставленных задач. Я ни в коем случае не хотела сказать, что их опыт надо полностью копировать, что он во всем положительный. Там были и отрицательные моменты.

- Но несмотря на критические замечания участников дискуссии, эти две страны можно и нужно сравнивать, заимствуя при этом какой-то полезный опыт?

- Безусловно, их нужно сравнивать и смотреть, какой опыт был положительный, какой отрицательный и извлекать из этого уроки, как и из опыта других стран.

Алексей Наумов, кандидат географических наук, заместитель декана Географического факультета МГУ.

- На семинаре в качестве отправной точки для сравнения двух стран – Бразилии и России – было обращено внимание на то, что они весьма сопоставимы друг с другом исходя из географических параметров – размера территории, численности населения, распределения ресурсов. Насколько эти географические факторы являются определяющими для общности экономических судеб России и Бразилии? И насколько велика специфика каждой из стран?

- Параллелей на самом деле масса. Известна проблема “проклятия территории” в России – наличия гигантских пространств, гигантской территории, которую надо содержать. То же самое можно сказать и про Бразилию: у них есть даже своя Сибирь – Амазония. Уже в конце своего правления Кардозо предпринял большую акцию – попытался установить контроль, в том числе военный, над Амазонией. Над ней летали все, кому ни лень, в том числе в маленьких самолетиках. При этом не было системы радаров, системы перехвата. По бразильскому телевидению показывали кадры, когда летит самолет, его настигает патрульный бразильский самолет, но пилот демонстративно задергивает шторку, чтобы его не фотографировали, и летит дальше, потому что знает, что самолет сбивать никто не будет. Так что проблема территории – общая для двух стран: большая территория, которую надо как-то удерживать, контролировать и развивать. Для Бразилии есть своя специфика в доступе к ресурсам - ресурсы далеко от побережья, где находятся их основные потребители. Правда, нефть добывают на шельфе, и, кстати, бразильцы грозятся лет через десять самообеспечиваться нефтью. Это – один из немногих примеров близости ресурсов к потребителям, а все остальные ресурсы далеко. Железнорудные месторождения Сера-дус-Каражас - в 1000 км от берега. Для разработки полезных ископаемых дали концессию иностранным компаниям, при этом все сразу было расписано вплоть до 2025 года - кто сколько вывезет. Схожа для них и для нас проблема инвестиционного развития - есть очень близкие моменты. Кое в чем нас бразильцы слегка обогнали. Я не очень большой специалист по проблеме федерации с политической точки зрения, но как географ, перемещаясь по Российской Федерации и по Бразильской Федерации, могу оценить, что там это устроено гораздо проще: там субъекты федерации гораздо лучше связаны между собой такими банальными линиями коммуникации как регулярные рейсы авиакомпаний. Большую роль играет политический фактор, поскольку понятно, что есть, конечно, Сан-Пауло с огромными деньгами, с капиталами, но есть еще и масса региональных центров, например, на Северо-Востоке и в Центрально-Западном районе, которые рождают конкурирующих с паулистами (выходцами из Сан-Пауло) политиков федерального уровня. Например, действующий президент Игнасио Лула да Силва – уроженец северо-восточного штата Пиауй – одного из самых отсталых в стране; правда, политическую карьеру он сделал как профсоюзный деятель в Сан-Паулу. Но во время предвыборной кампании он часто апеллировал к своим землякам – бедным крестьянам Северо-Востока. Что мне ближе всего, и в чем Бразилия дает нам огромную фору - это сельское хозяйство. Сельское хозяйство просто потрясает. Я с середины 1980-х гг. не видел у нас в стране нормально работающего сельского хозяйства, и только сейчас появились отдельные островки. А когда я попал в Бразилию, где консультировал один проект, то увидел реально работающее сельское хозяйство. Бразилия – страна, где реализовываются самые передовые нововведения, связанные с агробизнесом, страна, 40% ВВП которой зависит напрямую от агробизнеса, страна, в которой поля обрабатывают комбайны с системой спутникового определения координат, где огромное количество сельскохозяйственых служб, где самые передовые технологии, в том числе, в области генетики, в области технологии обработки почвы – например, беспахотное земледелие. Единственный негативный момент состоит в том, что такое передовое сельское хозяйство требует больших капиталов, огромных инвестиций, но очень малого количества квалифицированных рабочих рук. Оно оставляет в стороне безземельных крестьян, и оборотная сторона этого процесса подобна тому, что мы видим где-нибудь в Ставрополье, где есть крупная агроферма, а с ней соседствует развалившийся колхоз. Нечто подобное и в Бразилии: создаются огромные фазенды по нескольку тысяч гектаров земли, где на каждый гектар вкладывается примерно по $1000, чтобы получить огромную прибыль с хлопка, сои и т.д., и параллельно этим процессам нарастает движение безземельных крестьян, которых сейчас насчитывается порядка 250 тыс., которые ставят свои палаточные городки, захватывают землю – однажды они захватили даже летнюю резиденцию Кардозо, водрузив красный флаг. Они являются активными участниками всех антиглобалистского движения – кстати, первый Всемирный социальный форум был в 2001 году в Порту Алегри.

- Можете ли Вы сравнить президента Кардозо как реформатора и президента Путина как реформатора?

- Я бы не стал сравнивать. Кардозо шел к вершине своей политической власти через карьеру ученого – он был профессором университета. Кстати говоря, я еще студентом в 1970-е – начале 1980-х гг. читал его работы, и я об этом ему сказал, когда он приезжал в МГУ получать диплом почетного доктора. После работы в университете он стал сенатором и начал реализовывать свои идеи. Затем создал партию, поднялся на правительственный уровень - стал министром имущества, а уже потом дошел до президента. Это более долгая траектория по сравнению с нашим Президентом. А сами реформы Кардозо были все-таки не такими всеобъемлющими. Он начинал с экономики - это был краеугольный камень, и там не было политических проблем, как у нас, хотя и были проблемы совсем другого рода. Именно экономика и была основной сферой его преобразования. При этом у него уже было подготовлено поле для экономических реформ – поэтому деятельность и оказалась эффективной. Тем не менее, сам Кардозо любит аналогии с Россией. Когда в кабинете у ректора МГУ он произносил речь по случаю присуждения ему звания почетного доктора университета, то начал ее так: “Бразилия – это Россия с тропической душой”. Во многом это действительно так.

Константин Киселев, член Правления Центра “Открытая экономика”

- Как Вам кажется, насколько можно говорить о применимости бразильского опыта для экономических преобразований в России?

- Что Россия и Бразилия схожи по многим параметрам – факт общеизвестный, достаточно давно и широко тиражируемый. Мне вспоминается известная статья исследователя Бюро экономического анализа Владимира Редькина, которая была опубликована в 2000 году в “Вопросах экономики”, посвященная экономической реформе в Бразилии 90-х годов, в которой достаточно подробно изложены основные моменты бразильской модернизации.

Что касается вопроса о применимости реформ, которые провел президент Кардозо в Бразилии в 1990-е гг., то нужно разобраться в самих реформах, прежде всего, в том, что послужило точкой старта для этих реформ. Во-первых (и все исследователи это отмечают), личность самого президента Бразилии, на которую в проведении этих реформ было завязано практически все. Его роль была определяющей. Во-вторых, точкой старта стала макроэкономическая стабилизация, в частности, так называемый план Реал, который был направлен на достижение стабилизации основных макроэкономических параметров (курса национальной валюты, уровня инфляции) и на проведение мероприятий, которые позволили значительно сгладить дифференциацию в региональных доходах.

В этом смысле Россия в точке старта сопоставима в Бразилией. Инфляция у нас не такая маленькая, но находится в приемлемых рамках, эффективный курс национальной валюты незначительно укрепляется, что позволяет балансировать на грани конкурентоспособности предприятий. Единственное слабое место – сохраняющаяся высокая дифференциация, как региональная, так и по доходам населения. Если посмотреть в течение ряда лет на динамику коэффициента Джини, то он остается неизменным.

- Один из выступавших в ходе обсуждения сказал, что Бразилия в отличие от России, где при СССР не было частной собственности и класса частных предпринимателей, прошла через серию военных диктатур, в которых, тем не менее, частное предпринимательство существовало. Больше того, каждый из этих авторитарных режимов, каждый из приходящих к власти генералов развивал какую-то новую отрасль, вплоть до высоких технологий. По мнению этого участника обсуждения, если в Бразилии уже миновала череда диктаторских авторитарных модернизаций - то для России она только еще началась.

- Авторитарная модернизация – зыбкая тема, потому что когда об этом рассуждают, все время вспоминается избитый тезис о том, что политический авторитаризм в определенных рамках (мы не рассматриваем откровенно фашистские режимы) часто способствует экономическому росту. Можно отметить и обратные факты, но усиление властной вертикали часто способствует тому, что ситуация становится более определенной, особенно для внешних инвесторов. В итоге - внешние инвестиции устремляются в такую страну. Во многих странах Юго-Восточной Азии авторитаризм присутствует не в чистом виде – это просто сильная властная вертикаль.

Вообще говоря, хотелось бы обратить внимание на то, что в любом случае государство должно выполнять некие полицейские функции. Если мы посмотрим на развитые демократии, то увидим, что полицейская функция государства жестко регламентирована, но она является основой стабилизации.

- Если рассматривать сформировавшийся в развитых странах тип социального консенсуса, то можно сделать вывод, что там часть полицейских функций государства в рамках этого консенсуса передана структурам гражданского общества.

- Это еще один признак того, что в России консенсусная модернизация в данный момент времени просто невозможна. Гражданское общество при всей аморфности этого словосочетания -сильнейший аргумент для того, чтобы избежать тех негативных вещей, которые происходят при управлении общественными финансами. В России нет гражданского обющества, есть лишь отдельные его элементы, хватит ли их для консенсуса – не уверен.

Еще один момент – позиция частного бизнеса, и условя его взаимодействия с государством. Насколько явствует из представленного доклада, в Бразилии реализовывались совместные проекты с частным капиталом, который на тех или иных условиях привлекался к построению ифраструктурных элементов экономики. В России на эту тему идет дискуссия, я не специалист, но не слышал о том, чтобы у нас были успешно осуществлены какие-либо проекты с участием государства и бизнеса. Есть целевые программы, но значимых результатов они не принесли.

- В чем еще сходство и различие условий в Бразилии и в России?

- Нужно отметить несколько характерных именно для Бразилии особенностей. О первой я уже сказал – во многом план президента Кардозо был персонифицирован. Как отметили докладчики, каждым из проектов, посвященных созданию инфраструктуры, руководили персонально выделенные менеджеры, которые не менялись в течение осуществления проектов, даже если они шли не столь успешно.

Вторым моментом является то, что в Бразилии либо существовали, либо были созданы принципиально новые институты, которые позволяли управлять проектами, посвященными созданию инфраструктуры. В этом наблюдается сходство, потому что, на мой взгляд, в России существует достаточное количество институтов, которые могли бы перевести логику экономической политики по созданию инфраструктуры в логику проектно-целевого развития. Другой вопрос, что по большому счету этот доклад возвращает нас к дискуссии о том, нужна ли России промышленная политика. Я считаю, что рецепты Бразилии в России не применимы по нескольким обстоятельствам.

Первое – у нас не устоялись взаимоотношения власти и бизнеса, они развиваются поэтапно, сейчас власть и бизнес (не только крупный) нащупали новую программу, новую повестку по своему взаимодействию, поэтому здесь надо немного подождать и посмотреть, в каком русле все это будет развиваться. Пока же все это вырождается в истерику о социальной ответственности. Кстати, сама эта фраза построена нелепо. На мой взгляд, бизнес не должен нести никакой социальной ответственности в прямом виде, кроме благотворительности.

Вторая причина связана с тем, что президент Кардозо был и остается цельной фигурой. А наш Президент является, на мой взгляд, двуликим Янусом. Слишком много он произносит правильных вещей общего порядка, его подпирает слишком высокий рейтинг поддержки, на котором он дважды выиграл выборы. Лично меня произнесенное им ни в чем не убеждает, несмотря на то, что последнее Послание признано весьма детализированным. Просто экономика России, несмотря на рост, управляется все теми же методами, которыми она управлялась в прошлом веке, логика и люди остались прежними. А это означает, что ветер дует от того, что деревья качаются.

Третья причина – в России существует достаточно многочисленная категория людей, которым очень нравится строить всякие новые институты. Докладчики отметили, что в Бразилии были соответствующие институты, которые и осуществляли проекты по созданию экономичкеской инфраструктуры, а в России их нет. Это не так. Все у нас есть, даже с избытком.

Если посмотреть на ту дискуссию, которая ведется в России вокруг построения инфраструктуры или по поводу индустриальной политики, она заканчивается частенько тем, что предлагается создать новый распределительный и перераспределительный механизм, создать несколько новых структур, что-то выдумать еще. Но схемы, которые рисуются при этом, очень сложны, поскольку понятно, что когда государство берет на себя функцию распределения неких значительных ресурсов, взятых из публичного кармана, на первое место встает вопрос о коррупции и нецелевого использования средств. Поэтому авторы подобных предложений рисуют сложнейшие схемы с многоступенчатым контролем. Когда я их вижу, я изумляюсь, потому что понимаю, что любая сложная схема заканчивается той самой коррупцией, против которой она и создается. Это еще один момент, почему мне кажется, что в данный момент времени рецепты Кардозо в России слабо реализуемы.

Олег Виханский, декан Высшей школы бизнеса МГУ, профессор

- Насколько, по-Вашему, применим бразильский опыт для России?

- Все идут по-своему. Метод аналогии – типичный антинаучный метод. Он очень опасен и страшен, потому что все явления ситуационны, а аналогии обычно исключают ситуационность. Поэтому если начать говорить о том, что что-то бразильское применимо у нас, а что-то наше применимо в Бразилии, сравнивать, насколько мы похожи – в итоге становится ясно, что мы совершенно разные. Для чего нужно все это изучать? Для того, чтобы представлять то, что и как можно сделать. Изучение опыта очень опасно, если мы считаем, что изучение опыта приводит к поиску решений. Ничего подобного. Все решения надо принимать, исходя из будущего, а опыт всегда бывает прошлым. Если мы посмотрим на Бразилию, то увидим, что там и одно возможно, и другое возможно, и третье возможно. А знание этого - расширяет, увеличивает количество степеней свободы при принятии решений. Это показывает, как кто-кто что-то делает, но вредно при этом пытаться что-то повторить или пытаться что-то домыслить к уже сделанному. А именно оглядка на чужое прошлое - проблема нашего менталитета, одна из особенностей менталитета, который нам присущ, и он напрямую связан с нашим восприятием времени.

Есть три стереотипа восприятия времени. Один стереотип – когда говорят, что все было в прошлом. С этим у нас просто какая-то патология. Придешь в какой-нибудь ресторан, а там говорят: “Я делаю это по рецептам 1000-летней давности”. А 1000 лет назад люди друг друга пожирали. Я не собираюсь есть эту еду, я хочу есть еду, которую будут есть и через 100 лет, потому что она будет лучше. Как М. Горбачев все время повторял: “В 1917 году мы сделали выбор”. Какая разница, какой в 1917 году мы сделали выбор? Мы в 1925 году сделали другой выбор, потом третий. Наше представление о том, что в прошлом мы можем найти решение, - категорически неверно, но оно слишком сильно в нас сидит. Есть представление о том, что всякое оптимальное решение исходит из текущего момента. Это тоже по-своему правильно, но это хорошо в том случае, когда сегодняшнее решение будет приемлемо завтра. Третий способ – понять, что будет послезавтра для того, чтобы знать, что делать завтра. Это самый передовой и самый прогрессивный способ, но нам он в принципе еще пока не дан.

- Из Ваших слов следует, что, несмотря на внешнее сегодняшнее сходство, завтра Россия и Бразилия могут стать качественно отличными друг от друга странами?

Они разные и сегодня. В Бразилии другой климат, там другой темперамент, там другая культура, там другая религия. А это гораздо важнее того, какие проекты, какие программы они там делали. Если понимаешь, что можно строить проект, в котором некие транспортные магистрали являются “бутылочным горлышком”, узким местом, тормозящим развитие - это очень важно, потому что многие об этом не знают и не понимают значения развитию инфраструктуры. Но при внешней схожести это все равно по-разному понимается и в Бразилии, и у нас. Сегодня во время обсуждения говорили о том, что многие десятилетия считалось, что Ф. Рузвельт в своих преобразованиях американской экономики был прав, а потом начали считать, что не прав. Вот вам показатель того, как одно и то же явление можно по-разному оценивать. При этом самое важное - что назад мы уже не вернемся, и мы уже не переделаем эту историю. Что сделал Рузвельт - то он и сделал. А прав он был или не прав - никто не знает, потому что экспериментов в истории делать нельзя. Есть прекрасный фильм - “День сурка”. Пока герой не нашел правильного решения, он не мог покончить с этим бесконечно повторяющимся днем. Мы можем говорить, что не существует жестких взаимосвязей между неким взятым нами набором факторов и процессами, которые начинаются в итоге. Они могли пойти в этом направлении просто потому, что в эту сторону сработала масса других глобальных факторов. Почему у нас сейчас начался рост? Одни считают, что это связано с объемами экспорта нефтепродуктов. Другие говорят, что у нас “провалился” рубль. Как в известной истории: “И Вы правы, и Вы правы, и Вы правы”. Но будет ли это действовать завтра? Не знаю. Очень часто выступающие на наших семинарах мнят себя миссионерами, они считают, что им явилось откровение, и сейчас они всех просветят. Самое страшное в жизни - открытие лично для себя сделать открытием для человечества. О том, правильно или неправильно мы делаем что-то сегодня, мы узнаем только завтра. Например, на том основании, будет у меня завтра утром голова болеть, или не будет, можно сделать вывод, много ли я сегодня поел и выпил.