Действующие лица: «Я ем то, что я готовлю», — Чарльз Райан, председатель совета директоров UFG Asset Management

Чарльза Райана называют одним из столпов российского фондового рынка. В 1993 г. он и экс-министр финансов Борис Федоров создали United Financial Group, один из крупнейших российских инвестбанков того времени, а затем продали его Deutsche Bank. До конца 2008 г. Райан оставался в «Дойче банке», а Федоров занимался развитием еще одного их общего детища — компании UFG Asset Management, не вошедшей в сделку. Но после смерти Федорова Райан вернулся к оперативному управлению UFG Asset Management. В интервью «Ведомостям» он рассказывает об этих событиях и о том, как поменялась теперь его жизнь.

— Чарли, вы уже больше года снова руководите UFG — как вы оцениваете это время и результаты?

— На самом деле то, что я вернулся в UFG как председатель совета директоров, получилось случайно. До того как мой партнер Борис Федоров умер, этого в планах не было. То есть я, конечно, планировал вернуться в UFG, но не в таком качестве.

— А в каком?

— Как партнер. Мы с Борисом думали, что компания будет под его контролем, а я буду его партнером, буду работать из Америки и иногда приезжать. Я планировал фокусироваться на прямых инвестициях. Но так получилось, что я работаю в кабинете Бориса и фактически играю его роль — председателя совета директоров группы. Также я возглавляю инвестиционные комитеты наших фондов, осуществляю общий менеджмент группы и кроме этого занимаюсь прямыми инвестициями.

— Что вы делали все время после того, как продали бизнес?

— Без работы я не сидел (смеется). В тот момент, когда мы продавали инвестбанк UFG «Дойче банку», я был председателем совета директоров всей группы UFG. И в договоре с «Дойче банком» ключевым моментом было условие, что я продолжу курировать бизнес банка в России после продажи. Но мы не продали UFG Asset Management, и возник некий конфликт интересов. Поэтому мы решили, что Борис станет председателем совета директоров UFG Asset Management, а я был назначен СЕО «Дойче банка» в России и оставался им до 1 октября 2008 г.

— Тогда закончилось это соглашение?

— Да. У сделки было три этапа. На первом этапе «Дойче банк» купил 40%, и мы с партнерами продолжали контролировать бизнес. Но согласно договору «Дойче банк» имел право купить остальные 60% и принял такое решение в конце 2005 г. Сделку мы закрыли в феврале 2006 г. Далее, с февраля 2006 г. до 1 октября 2008 г., я был главным исполнительным директором «Дойче банка» в России. С 1 октября 2008 г. до конца 2009 г. я был председателем наблюдательного совета «Дойче банка» в России, но без исполнительных обязанностей и не считался его сотрудником. В декабре 2009 г. я передал дела Юргену Фитчену, т. е. теперь он председатель наблюдательного совета «Дойче банка» в России. Сейчас я всего лишь старший советник в «Дойче банке», а мое рабочее место — UFG.

— Что подразумевают ваши обязанности старшего советника в «Дойче банке»?

— В основном это общение с руководством «Дойче банка» в Лондоне, Франкфурте, Нью-Йорке по поводу стратегии на развивающихся рынках и в России. Иногда я встречаюсь с руководством «Дойче» в России по вопросам их стратегии. Это обычная практика в крупных международных финансовых институтах. Вообще, я очень доволен результатами сделки с «Дойче банком» — они удачно купили UFG как для самого бизнеса банка, так и для акционеров и команды UFG. После покупки UFG доля «Дойче банка» на рынке в России была практически такая же, как у Deutsche Bank AG в Германии, — мы были лидерами на рынке акций, займов, слияний и поглощений.

— А потом команда ушла в «ВТБ капитал»…

— Да, в ВТБ ушло много народу. Самой большой потерей, конечно, стал уход ключевого менеджера Юрия Соловьева, но «Дойче банк» быстро среагировал и сумел привлечь к работе такого талантливого управленца, как Игорь Ложевский. Интересный момент в том, что, по сути, UFG и «Дойче банк» стали своего рода инкубатором всего менеджмента в сфере инвестбизнеса в России. Я этим очень горжусь. Получается, что ДНК «ВТБ капитала» — это люди из UFG и «Дойче». Бывшие ключевые менеджеры UFG работают и в «Ренессанс капитале», и в «Тройке диалог», и в области fund management. Коллектив был активом нашей группы, между всеми нами и сейчас сохраняются хорошие отношения.

— Вам не жалко сейчас, что почти весь коллектив разошелся?

— Мы все вольны выбирать сами, чего мы хотим, — это свободная страна. И в «Дойче банке», кстати, по-прежнему много людей из UFG, и они все сделали отличную карьеру. Да и масштаб бизнеса «Дойче» сейчас другой, чем был у UFG, — это большой бизнес, 1200 сотрудников. И еще один комментарий по поводу продажи бизнеса UFG: в 2007 г. люди мне говорили, что я сделал ошибку и продал компанию не в тот момент, что было рано. А после кризиса они же стали говорить, что это было правильное решение. Важно то, что это была очень хорошая сделка для всех, и я очень счастлив. Я был рад сделке как до кризиса в 2008 г., так и сейчас. Это было правильное решение для компании.

— Но все равно, наверное, топ-менеджерам «Дойче банка» было не очень приятно, что сотрудники уходят…

— «Дойче» получил от сделки хороший результат и до кризиса, и после кризиса. Даже если некоторые люди ушли. Это успешный и прибыльный бизнес, и я думаю, что клиентам нравится, как работает «Дойче банк». Кстати, было интересно видеть, что многие люди снова вернулись в «Дойче». Например, Валерий Пушня, Александр Бронин и даже сам Игорь Ложевский.

— А почему в 2003 г. вы не продали управляющую компанию «ОФГ инвест», а сделали это только в 2008 г.?

— Мы готовы были продать розничный бизнес в 2003 г. вместе с инвестбанком, но не смогли тогда договориться с «Дойче банком». Нашей стратегией с Борисом всегда был упор на альтернативные инвестиции — хедж-фонды, фонды недвижимости, прямые инвестиции. Ритейл — очень специализированный бизнес и совсем другой менеджмент. То есть не то что мы хотели уйти с рынка — мы скорее хотели найти правильного стратегического партнера для розничного бизнеса.

— И теперь вы занимаетесь только прямыми инвестициями?

— Я играю две роли в UFG Asset Management. Как председатель, я занимаюсь всей группой и также изо дня в день курирую прямые инвестиции вместе с другим нашим менеджером — Робертом Сассоном. С Робертом мы работали в 1992 г. в Санкт-Петербурге в ЕБРР. Флориан Феннер курирует направление ликвидных активов — хедж-фонды и розничный бизнес «ОФГ инвеста» (последний теперь работает под брендом Deutsche UFG Capital Management). В фондах недвижимости есть Хольгер Мюллер. В Wealth Management — Оксана Кучура.

— Сколько всего активов под управлением?

— Примерно $1,4 млрд у всей группы UFG.

— Расскажите про прямые инвестиции вашей группы.

— [У группы UFG] был первый фонд, который создал Борис, когда я был в «Дойче банке». Тогда многие в России пробовали создать настоящие фонды прямых инвестиций, но успешными стали немногие. Мне всегда было непонятно и странно, что в такой большой стране, как Россия, с ВВП в $1,5 трлн так мало фондов прямых инвестиций. Но Борис практически успел… Так как в конце сентября 2008 г. он закрыл наш второй фонд прямых инвестиций с активами на сумму более $300 млн. А в конце октября, когда он попал в больницу, я понял, что должен вернуться в компанию и взять управление на себя. У нас во всех контрактах было конкретное условие, связанное с «ключевым человеком» [в управляющей компании фонда прямых инвестиций], т. е. лично с Федоровым. И когда Борис умер, я поговорил со всеми инвесторами о том, что желающие вправе уйти. И для меня было хорошей новостью, что $200 млн из этих $300 млн у нас осталось.

Однако потом разразился еще один скандал на рынке, когда вскрылось, что г-н Берни Мэдофф украл гигантские суммы денег у инвесторов, — и несколько наших клиентов также потеряли на этом большие деньги. После этого у нас в фонде осталось только $150 млн. Но с тех пор мы привлекли еще $75 млн и через несколько дней закроем второй фонд прямых инвестиций на уровне $225 млн.

— И куда вы будете эти средства инвестировать?

— Пока мы проинвестировали $100 млн. Заключили четыре сделки. Мы купили долю в компании «Яндекс». Я давно был вовлечен в этот бизнес и планировал играть более активную роль в совете директоров «Яндекса» после ухода из «Дойче банка» (пока я был в «Дойче», существовал конфликт интересов, так как «Яндекс» был клиентом «Дойче банка»). Мы [фонд прямых инвестиций UFG] инвестировали в «Яндекс» $25 млн, купив очень небольшую долю в компании. Потом, в декабре 2009 г., мы купили компанию Rising Star Media, которая управляет сетью кинотеатров «Киностар». Это была очень удачная сделка. Лучше быть счастливым, чем умным (смеется): кто же знал, что «Аватар» станет такой сенсацией в кинопрокате, и, как оказалось, мы выбрали очень хорошее время для покупки компании. И, конечно же, у нас очень хорошие партнеры: Пол Хет, СЕО Rising Star Media, и Шери Редстоун. Шери и Пол вместе строили этот бизнес. Третья сделка фонда — это новая компания «Русские башни», которая будет заниматься строительством телекоммуникационных башен и сдавать в аренду место на башнях для сотовых операторов. И последняя на сегодняшний день сделка — это доля в компании «Энфорта». Это региональный телекоммуникационный оператор — в основном для корпоративных клиентов в сфере среднего бизнеса в регионах Российской Федерации.

— Какие у вашего фонда пакеты в этих компаниях?

— В основном мы покупаем контрольные пакеты. Но мы также можем инвестировать совместно в группе других инвесторов и таким образом фактически получать контроль как часть группы.

— А с какими инвесторами вы, например, инвестируете совместно?

— Например, в «Яндексе» это Baring Vostok и менеджмент. Но, конечно, в «Яндексе» мы не имеем контроля, у нас там всего пара процентов.

— А вы в «Яндекс», наверное, в преддверии IPO инвестировали?

— Посмотрим, для России это было бы очень хорошо. Я считаю, что [гендиректор и совладелец «Яндекса»] Аркадий Волож — один из самых лучших примеров русского предпринимателя, построившего уникальную компанию, которая каждый день успешно конкурирует с таким гигантом, как Google.

— Они будут делать IPO или нет?

— Решения делать или не делать IPO пока не принято. В принципе, конечно, это обычный путь для такой компании. Например, китайская компания Baidu, аналог «Яндекса», провела не так давно IPO на NASDAQ. Но в последнее время рынок был плохой, и компания («Яндекс») всегда анализирует этот момент.

— По-моему, в России успешных IPO в медиа не было, единственное исключение — СТС.

— Да, именно так. И поэтому, я думаю, если это IPO состоится, [для рынка оно] будет очень хорошим примером. На американском рынке первое IPO интернет-компании тоже ведь прошло не так уж давно, в 1995 г. (это была Netscape). Многие предприниматели увидели пример Netscape и тоже решили провести свои IPO. Так что, я думаю, это [IPO «Яндекса»] может быть искрой, катализатором — и тогда многие предприниматели [в России тоже] встанут на этот путь.

— А из первого фонда прямых инвестиций UFG уже вышла?

— Мы его весь проинвестировали и управляем портфельными компаниями. Этот год был очень тяжелым. Одним из хороших моментов стало то, что Борис успешно продал несколько компаний до кризиса. Мы инвестировали порядка $270 млн из первого фонда и уже вернули инвесторам более $200 млн. IRR (внутренняя норма прибыли) разная, но в среднем около 42%, по лучшим сделкам — порядка 62%. Это неплохой результат. Конечно, в компаниях, которые еще остаются в портфеле фонда, сложились разные ситуации за время кризиса, но некоторые компании успешно этот кризис преодолели. И также уже в кризис мы продали «Русский алкоголь». Было несколько компаний, которые пострадали от кризиса в большей степени, чем другие, например «Куда.ру». Но я рад, что мы успели вернуть часть денег до кризиса и что мы успешно продали большую компанию во время кризиса. Сейчас мы думаем, как оптимально построить управление оставшимися семью портфельными компаниями. Среди них TSG — [у нее лицензия на] месторождение золота на Камчатке. Это публичная компания, она торгуется на бирже (в секторе AIM на London Stock Exchange). У нас есть также небольшой банк, «Унифин», и региональная ритейловая компания «Уютерра» (товары для дома).

— А третий фонд прямых инвестиций не собираетесь делать?

— В этом бизнесе обычно инвесторы дают право делать новый фонд, когда уже проинвестировано 70-75% прошлого фонда. То есть мы должны будем проинвестировать еще $50-60 млн и тогда получим право сформировать третий фонд.

— Вы уже с кем-то разговариваете на эту тему?

— Да, конечно, это постоянный процесс. Я считаю хорошим знаком, что долгосрочный консервативный капитал — такой как глобальные пенсионные фонды Европы, Азии и Америки — начинает анализировать возможность инвестиций в Россию. Раньше многие международные инвестиции в Россию носили скорее спекулятивный характер, а пенсионные фонды — несомненно качественные инвестиции. Я думаю, это свидетельствует о том, что российский рынок уже более зрелый.

— А что с вашими инвестициями в недвижимость?

— Наш бизнес в недвижимости сильно беспокоил меня во время кризиса. Не было ясно, как сильно упадет рынок. Но все получилось лучше, чем я ожидал. Например, до кризиса мы купили огромное количество земли в Брянской области — 20 000 га — и планировали продать ее западному, европейскому партнеру, но он отказался [от покупки] в связи с кризисом. Мы стали думать, что делать с этой сельскохозяйственной землей, — мы же финансисты, как ею управлять? И нашли европейского фермера, который теперь там живет и занимается настоящим сельскохозяйственным бизнесом в партнерстве с нами. Мы уже засеяли 4000 га пшеницей и планируем засеять еще 3000 га ячменем и рапсом. Это пример правильной управленческой реакции на кризис.

— А всего сколько земли в фонде?

— Примерно 20 500 га.

— Есть какие-то офисы в Москве?

— Это наша новая стратегия. До кризиса мы считали самыми интересными инвестициями вложения в землю. А сейчас мы видим хорошие перспективы инвестировать в коммерческую недвижимость в Москве и Санкт-Петербурге с качественными арендаторами и буквально в ближайшие дни планируем закрыть сделку по покупке одного из офисных зданий в центре Москвы, о чем мы объявим дополнительно.

— Какова структура собственности в UFG?

— Это партнерство — партнерство между людьми, которые работают в нашей компании. Семья Бориса также остается одним из акционеров. Кстати, в нашем отделе прямых инвестиций работает сын Бориса Федорова. Он давно работал в Delta Private Equity Partners (DPEP), а после того как мы провели слияние DPEP c UFG Private Equity, он стал работать внутри нашей команды.

— Когда была сделка с DPEP?

— Год назад. Мы давно поддерживали тесное деловое сотрудничество — я был партнером DPEP с самого начала, и наша интеграция не стала неожиданностью. Юридически контроль перешел UFG, но фонд Delta Private Equity продолжает существовать под тем же названием. Финансовых взаимоотношений при интеграции не было, так как UFG и я уже были одними из ключевых инвесторов DPEP. [Председатель совета директоров Delta Capital] Патриция Клорети и я пришли к договоренности, и она теперь старший советник UFG Private Equity. Мы с Пэт давние партнеры.

— А в UFG сколько партнеров?

— Немного — пять-шесть. Здесь нужно понимать, что понятие «партнер» немного искусственное. Во многих наших фондах одним из требований инвесторов является обязательное инвестирование в фонды самих управляющих этими фондами, а также условие, чтобы часть прибыли от инвестирования шла команде, поэтому многие наши сотрудники — партнеры. Так, например, я считаю Роберта моим партнером, но в то же время на уровне холдинговой компании партнеров меньше, как я сказал, всего пять-шесть.

— У вас крупнейшая доля?

— Я и Борис — мы вместе имели контроль.

— Каковы финансовые результаты и прибыль компании?

— В этом бизнесе люди всегда прозрачно говорят об активах под управлением, но никто не говорит о прибыли. Здесь уже можно просто посчитать исходя из активов под управлением. Индустрия достаточно прозрачна.

— А какая разбивка активов по направлениям?

— Около $220 млн — в недвижимости, примерно $800 млн — в ликвидных активах (т. е. совокупно в хедж-фондах UFG, паевых инвестиционных фондах и в доверительном управлении Deutsche UFG Capital Management), в фондах прямых инвестиций — порядка $300 млн. Еще около $90 млн в Delta Private Equity. И еще у нас есть фонд Almaz Capital Partners, венчурный фонд в области высоких технологий. Я подумал, что лучше сделать этот фонд в партнерстве со специалистом в области технологий — Александром Галицким. Инвесторы фонда Almaz — UFG ($20 млн), Cisco ($30 млн), ЕБРР (примерно $20-25 млн), генеральные партнеры — я, Александр Галицкий и Питер Лукьянов.

— А что делает этот фонд?

— У нас доля в «Яндексе» (маленькая, меньше $3 млн). Мы инвестировали в Parallels, это одна из самых успешных технологический компаний — один из мировых лидеров в области виртуализации, cloud computing (так называемая «облачная обработка данных»). Идея состоит в том, что 120 лет назад у людей был сейф дома и принято было хранить все деньги дома. Сегодня лучше всего, если ваши деньги в банке. То есть сейчас, если вы посмотрите на мое рабочее место, там только компьютер — металлическая коробка, и в ней вся моя информация. А через 120 лет люди будут думать, что хранить всю информацию на компьютере в офисе или дома еще более смешно, чем хранить деньги дома. Идея cloud computing именно в этом. Наша информация не будет храниться у нас в офисе, а вся будет размещена в дата-центре. И прямо оттуда с этой информацией можно будет работать легко и защищенно. Программное обеспечение, которое позволяет работать с информацией не у себя на компьютере, а удаленным доступом в таком дата-центре, очень сложное. Только две компании в мире могут его делать: VMware в США и вот эта российская компания Parallels.

В Parallels мы инвестировали примерно $10 млн, это небольшая доля. Мы также инвестировали в компанию Alawar — наверное, знаете: у них есть игра «Веселая ферма», мои дети очень любят.

— Откуда у вас такое увлечение IT?

— Я люблю IT. Мне нравятся люди в IT, очень интересно работать с такими уникальными людьми, как Сергей Белоусов из компании Parallels и, конечно, Аркадий Волож. Это очень интересные и умные люди. В 1997 г., когда UFG уже был большим инвестбанком, многие наши клиенты начали создавать свои фонды прямых инвестиций. Мы понимали, что, если мы станем инвестировать напрямую в компании, возникнет конфликт интересов и мы будет конкурировать с нашими клиентами. Поэтому моя стратегия была рассматривать те компании, которые не интересуют инвестбанки. И IT тогда был уникальным сектором, где UFG могла заниматься инвеcтициями без конфликта интересов. Тогда в 1998 г. мы создали фонд с известным американским IT-инвестором — компанией Columbia Capital с капиталом на сумму $90 млн. К сожалению, этот фонд мы создали в первую неделю августа 1998 г. А в конце августа мне уже начали звонить инвесторы и говорить: «Мы не хотим инвестировать и хотим деньги назад». Я пытался их отговорить, убеждал, что момент для инвестиций стал еще даже лучше, чем до 17 августа! Но практически все отказались, и мы тогда закрыли фонд и вернули деньги. Но одна группа инвесторов все же согласилась со мной, что надо инвестировать, и мы создали партнерство, которое назвали «Рунет» (Ru-Net). Около $9 млн в начальном капитале были от моего друга Майкла Калви и Baring Vostok, а $11 млн — от партнеров и клиентов UFG. Именно через Ru-Net мы купили тогда «Яндекс», контрольный пакет «Озона», компанию «TopS BI». То есть мы инвестировали в самые успешные компании.

— А в «Яндексе» у Ru-Net доля сохраняется до сих пор?

— Мы тогда купили 35%, и Ru-Net до сих пор остается акционером «Яндекса». Но сегодня Ru-Net владеет порядка 27-28% «Яндекса», а крупнейший инвестор в «Яндексе» сейчас Baring Vostok и, конечно, менеджмент компании. У нас самих пакет в «Яндексе» маленький, и, если вы соберете все наши доли, будет не более 8%. То есть контроля у нас нет. Кроме того, у «Яндекса» заключен договор со Сбербанком, что Сбербанк является держателем «золотой акции». Мы и не претендуем на контроль. Все наши доли в разных карманах, но ни у кого из нас так или иначе контрольного пакета нет.

— А какие у вас еще есть бизнесы?

— Мой основной бизнес — UFG, а все остальное — это участие в нескольких советах директоров. Я в совете директоров «Совкомфлота». Существует госпрограмма по назначению независимых директоров в госкомпании, которые планируют IPO. Еще я много поддерживаю различные благотворительные программы. Например, я являюсь членом правления Американо-российского фонда по экономическому и правовому развитию, а также сопредседательствую в наблюдательном совете Московской школы политических исследований.

— Зачем вам нужна школа политических исследований?

— Эту школу основала прекрасная русская женщина Елена Немировская. И я только стараюсь быть полезным. Среди членов правления — Александр Волошин, Михаил Задорнов, Сергей Недорослев, Владимир Плигин, Тоби Гати, которая ранее работала в администрации президента Клинтона. То есть это интересная группа людей. У меня нет там бизнес-интереса, но я посвящаю этому [проекту] свое время.

— А какова ситуация с бизнесом UFG Wealth Management?

— Это пока небольшая компания. Идея очень хорошая, но нам надо дождаться, пока рынок разовьется и созреет. Основная идея бизнеса — это преемственность. После перестройки возникла ситуация, когда многие люди накопили значительный капитал, но пока в России нет опыта передачи состояния от родителей к детям в цивилизованной форме. Поэтому я думаю, что эта область финансов будет развиваться достаточно быстро. Семейный офис — это большой бизнес в Европе, Азии, Америке. И люди рано или поздно захотят создавать трасты для своих семей, финансировать образование, здравоохранение семьи.

— Ваши личные деньги в UFG Wealth Management есть?

— К сожалению, этот бизнес в России не для американских граждан, так как в Америке очень жесткий режим налогообложения и у нас нет таких возможностей, как у европейцев. Но мои личные деньги есть во всех фондах UFG. Я ем то, что я готовлю. Я бы очень хотел иметь возможность отдать свои деньги под управление и в наш Wealth Management, так как команда очень хорошая, но, увы, не могу.

— Как после последних событий (с Чичваркиным, Магнитским, «Евразией») инвесторы смотрят на Россию?

— Более-менее. За эти 20 лет, что я работаю на рынке России, каждый год налицо прогресс, шаги вперед. Например, я помню, как я в первый раз был в Минфине в 1991 г. Тогда там был один человек, от силы трое, которые понимали, как работает мировой рынок. Сегодня, если вы встречаетесь с г-ном Казакевичем и, конечно же, с г-ном Кудриным — одним из самых успешных министров финансов в мире, — это совсем другой уровень (Петр Казакевич — замдиректора департамента международных финансовых отношений, государственного долга и государственных финансовых активов Минфина, Алексей Кудрин — министр финансов РФ. — «Ведомости»). Сложно даже себе представить, какой колоссальный прогресс был достигнут за 20 лет.

Но, с другой стороны, принято считать, что Россия — европейская страна (я имею в виду не как Греция, а на уровне Германии, настоящая серьезная европейская держава). Поэтому существуют определенные ожидания, что Россия будет такая же, как другие сильные экономики. И возникает разрыв между этими ожиданиями и тем, чего России удалось достигнуть. Но я отношусь к этому философски. Я вижу несомненный прогресс, который за эти годы был достигнут.

То, что случилось в московском метро, — ужасно для всех. Но такие теракты были и в Америке, и в Лондоне.

И еще по поводу оценки России. Увы, я вижу, что среди стран БРИК Россия пока на последнем месте. Конечно, я не думаю, что это правильно. Инвесторы сейчас сначала смотрят на Китай, потом на Индию или Бразилию, а мы при этом последние. Но вы только вдумайтесь: сегодня одна компания в Бразилии, Petrobras, имеет рыночную капитализацию выше, чем весь нефтегазовый сектор в России. Это же немыслимо. И это еще одна очень хорошая причина, по которой инвесторам стоит инвестировать в Россию: это лучшее место для получения хороших результатов от инвестирования. Но инвесторы нервничают, потому что ожидания, как я думаю, слишком высоки. Известно, что в Китае казнят около 1000 человек каждый год, в Индии — нищета, а Россия — это индустриальная, цивилизованная страна. Но инвесторы пока не прониклись Россией, и я думаю, что сейчас ключевая задача России — это улучшение инвестиционного климата.

— Что для этого стоит сделать?

— Надо в первую очередь остановить рейдерство. Бывали моменты, когда рейдеры пытались захватить нашу собственность, и это было несколько раз. Но мы работаем на рынке с 1994 г., у нас есть команда юристов, деловые контакты, и мы можем защитить наши интересы и интересы наших клиентов. Ну а если бы я был бедный молодой Иван Иванович, русский предприниматель, и я бы думал, создавать ли мне свою компанию… Как такой предприниматель сможет защитить свои интересы от рейдеров? Вот почему 40 000 людей из России живут в Кремниевой долине в США. Причина в том, что там они смогли создать компанию без всяких рейдеров. Правительство России должно создать такой инвестиционный климат в стране, чтобы простой русский человек, потенциальный предприниматель мог инвестировать свое время и быть уверен, что, если он создаст успешную компанию, он может либо сделать IPO через ММВБ, либо получить финансовые ресурсы от пенсионных фондов, и никакие рейдеры не украдут его имущество. Это самая большая проблема, и дело в создании благоприятного инвестиционного климата не для иностранных инвесторов, а для самих граждан России.

— С какого года вы живете в Москве?

— Я начал работать в Москве в октябре 1992 г. В 2008 г., еще до смерти Бориса, моя семья переехала в Америку. То есть половину времени теперь я провожу в Москве — половину в Америке.

— А вы не считали, сколько денег за это время вы привлекли в экономику в России?

— Я не знаю, сколько точно, думаю — много. Если вы посмотрите на инвестбанки, они сделали большую работу по привлечению денег в Россию. Если только посчитать публичные и долговые размещения, я думаю, это десятки миллиардов [долларов].

— В IPO «Русала» вы участвовали?

— Нет, я не вмешиваюсь в инвестиционные решения портфельных управляющих наших фондов. Но они считали, что стоимость акций после размещения упадет, — так и произошло. Я не говорю управляющим, что им делать.