Жить долго и умереть молодым

После продажи «Евросети» партнер ныне разыскиваемого по уголовному делу Евгения Чичваркина, Тимур Артемьев, вложил свои деньги в проект, показавшийся многим как минимум сомнительным. В 2007 году бизнесмен основал Институт биологии старения. За полтора года с момента создания Артемьев инвестировал в него $1 млн. В Санкт-Петербурге в здании Института им. Н.Н. Петрова на эти средства был оборудован виварий (лаборатория для опытов на животных). Теперь там тестируют подавляющее количество препаратов против старения. Институт биологии старения занимается проверкой существующих лекарств, ведет фундаментальные исследования, изучает механизмы старения на разных уровнях. Мотивация, которую Артемьев озвучивает, – желание прожить дольше. Но предприниматель лукавит, забывая сказать, что надеется еще и заработать. Конечно, если задуманное принесет успех, а об этом пока говорить рано. Игорь Артюхов, эксперт Института биологии старения, говорит, что один из самых удачных проектов в этой области – разработки академика Владимира Скулачева. В них вложил $15 млн глава «Базэла» Олег Дерипаска. Компания РАИНКО, бенефициарным владельцем которой является Олег Дерипаска, реализует этот проект с 2005 года. Но сейчас, по словам представителей Института биологии старения, работы приостановились. В РАИНКО говорят, что в настоящее время идет разработка стратегии развития проекта в кризисных условиях, оптимизация затрат, а также поиск дополнительных инвесторов. Несмотря на неблагоприятные внешние условия и отсутствие свободных средств в банковском секторе, проект «Практическое использование ионов Скулачева» остается актуальным».

Дилеры будущего

Основой проекта, в который вкладывался Дерипаска, стали работы профессора МГУ академика РАН В.П. Скулачева. Его метод базируется на создании особых антиоксидантов со сложной молекулярной структурой. Можно заставить это вещество накапливаться в митохондриях клеток и препятствовать образованию вредных свободных радикалов. Препарат Скулачева позволяет повысить антиоксидантный запас клеток в 1000 раз. Главная «философская» идея академика заключается в том, что старость – это болезнь, и ее нужно и можно лечить. В результате применения антиоксидантов удалось увеличить продолжительность жизни червей-нематод в 7 – 10 раз; у мышей, правда, результаты гораздо скромнее. Теперь неизвестно, продолжатся ли работы Скулачева в прежнем объеме. «Чтобы довести до конца опыты на животных, необходимо несколько сотен тысяч долларов, а чтобы провести клинические испытания на людях, потребуются многие миллионы, – говорит эксперт Института биологии старения Игорь Артюхов. – Чтобы вывести подобный препарат на рынок США, нужен миллиард. В России, конечно, эта цифра значительно меньше». Но проблема не только в деньгах. По мнению Артюхова, иногда средства, прекрасно работающие на мышах и многих других видах, на человека никак не действуют. «Мы и так очень долгоживущий вид, и тех проблем, которые есть, скажем, у мышей, у нас может просто не быть, – объясняет эксперт. – И средство, их решающее, нам окажется не нужно».

Помимо использования антиоксидантов науке известны попытки продления жизни с помощью генной инженерии. Именно так, вмешиваясь в метаболическую цепочку червя, ученые увеличивали его жизнь в 7 – 10 раз. Недавно было доказано, что один из вариантов гена, входящего в эту цепочку, достоверно и значительно чаще встречается у людей-долгожителей, которым за 100, чем в среднем по популяции. Возможно, вмешиваясь в эту цепочку, удастся затормозить старение и у человека. По словам Артюхова, сейчас по этому направлению работают во многих лабораториях мира. Но с переносом результатов на людей есть две сложности: любой эксперимент на человеке потребует многих десятилетий. Кроме того, вторая проблема, по словам эксперта, в том, что старение не считается болезнью, не присутствует в соответствующих классификаторах и средство от него юридически невозможно провести через процедуру международной проверки FDA (Food and Drug Administration) – там допускаются только лекарства от конкретных заболеваний.

Перспективы генной инженерии не ограничиваются только одной возможностью удлинить жизнь.

В ноябре прошлого года в Британии была произведена первая трансплантация выращенного органа – трахеи. Также развивается направление криобанков клеток, тканей и органов для пересадки. При достаточно большом банке можно было бы подобрать подходящий материал почти для каждого. Известно, что значительный процент пациентов во всем мире умирает, так и не дождавшись донора с нужными параметрами. Хранить в таких банках можно будет материал от свежих трупов, пуповинную кровь и т. д. Это позволит избежать этических проблем, связанных с терапевтическим клонированием.

Не менее интересна и полезна персональная геномика. Пока секвенирование (полный анализ и расшифровка) индивидуального генома – удовольствие очень дорогое, но оно быстро дешевеет. «В этом году цена должна опуститься с десятков тысяч долларов до нескольких тысяч, а уже в 2010 – 2011 гг. может снизиться до тысячи, – уверен Артюхов. – А эта сумма считается порогом для возможности массового применения. Перспективы здесь огромны – всего через несколько лет в медицине может наступить совершенно новая эпоха». Такая процедура позволяет увидеть сразу после зачатия, какие потенциальные болезни заложены в человеке. В комплексе с технологиями drug design – индивидуального создания лекарств – это может быть отличным средством профилактики множества недугов.

Мертвая невеста

Более существенные результаты в том, что касается омоложения, дают манипуляции со стволовыми клетками. Несколько лет назад на каждом углу продавали такие препараты, «омолодиться» можно было в любом салоне красоты. «Кто колол, что и кому – было неважно, – рассказывает Игорь Артюхов. – Тогда прикрыли, кажется, 120 таких «лавочек» только в Москве». Сомнительное направление взяло под контроль государство. Законов на этот счет пока не издали, но теперь осталось всего несколько центров, в которых процедуры омоложения за приличные деньги проходят в рамках научно-клинических исследований, то есть полулегально. Поэтому и рекламы таких услуг не встретишь в Интернете, информация распространяется методом «сарафанного радио». Результаты можно оценить хотя бы по тому, что, по словам Артюхова, на каждого пролеченного приходится несколько новых клиентов, которые приходят по рекомендации довольного пациента. Среди лучших в этом смысле организаций называют Центр акушерства и гинекологии Минздрава. Там «правит бал» академик Геннадий Сухих, который начал манипуляции со стволовыми клетками еще в 1990-х. Академик знаменит тем, что лечил первого российского президента Бориса Ельцина. В 1996 году, после операции на сердце, у Ельцина начались осложнения с легкими. Врачи прогнозировали, что он не доживет до конца года. По неофициальной информации, Сухих достиг успеха именно за счет применения стволовых клеток. В итоге Ельцину стало намного лучше, он разогнал консилиум врачей и прожил еще 10 лет. Те, кто видел результаты воздействия на людей лечения стволовыми клетками, говорят, что это похоже на чудо. По слухам, «волшебный» метод опробовал на себе не один российский олигарх. Только за «колдовскими» инъекциями они, как правило, отправляются в Европу и США.

Однако это частности. Главная проблема не столько в омоложении, сколько в увеличении продолжительности жизни. По словам Артюхова, в двух третях стран мира люди живут

на 10 – 15 лет дольше, чем в РФ, причем по этому параметру мы позади Албании, Вьетнама, Кубы и Шри-Ланки. Среди основных причин эксперт называет высокую распространенность вредных привычек (курение, злоупотребление алкоголем). Играет свою роль и неправильное питание, в частности, большая часть населения России страдает от недостатка селена. В Финляндии ситуация та же, но государство проводит программу по обогащению селеном почвы, вещество добавляется в корм скоту. В итоге количество сердечно-сосудистых патологий за последние годы уменьшилось в 2,5 раза, число онкозаболеваний сократилось в 1,8 раза, болезней эндокринной системы – на 77%, значительно возросла общая продолжительность жизни. Очевидно, такие проблемы нужно решать на государственном уровне – чиновники должны привлекать частный капитал, например, в производство селеносодержащих препаратов. Но у нас в этой сфере медицины существует огромное количество трудностей для инвесторов.

Шустер против тревожности

Логика наших частных инвесторов – вкладываться в то, за чем стоит массовый спрос. А он возникает из каждодневной житейской потребности либо из совокупности параметров, улучшающих качество жизни. По словам Наталии Кураковой, эксперта МИРБИС и квалифицированного инвестора «Максвел биотех», «именно поэтому большинство проектов в нашей стране, поддержанных частными инвесторами, наверное, процентов на 90 – это anti-age-терапия и любые манипуляции, останавливающие процесс старения и обеспечивающие долголетие». Лишь небольшая часть средств идет на все остальное, и в это остальное входят жизненно необходимые для страны направления. Ольга Ускова, президент Национальной ассоциации инноваций и развития информационных технологий (НАИРИТ), утверждает: «Если говорить коротко, то самые инвестиционно привлекательные направления – это «жизнь» и «красота». Исходя из этого наиболее популярными для венчурных инвесторов проектами в сфере медицинских технологий являются те, которые направлены на создание средств лечения тяжелых заболеваний – рака, СПИДа, гепатита – или на поддержание внешней эстетики человека (косметология, пластическая хирургия здесь). Подобные проекты, включающие в себя разработку новых лекарственных препаратов и медтехники, получают от 70% до 80% от общего объема инвестиционных средств». Остальные сферы, по мнению экспертов, несут в себе много негативных факторов. Среди них необходимость большого объема начальных вложений, долгий срок окупаемости, плюс, что тоже очень важно, высокая доля ответственности. «Что будет, если в результате использования вашего препарата морщины у человека не разгладятся? Ну, обругает он вас – вот и все, – говорит Ускова. – А вот если новая технология радиооблучения не даст эффекта при лечении рака или даст негативный эффект – тут уже другие последствия. Вот и идут частные венчурные средства в, можно сказать, «попсовые» направления инновационного сектора – anti-age, пластическую хирургию. Прибыль такая же, а риск гораздо меньший».

На втором месте по популярности, по словам Кураковой, инвестиции в центры искусственного оплодотворения (ЭКО – экстракорпоральное оплодотворение). «Совершенно очевидно, что будет распространяться бесплодие, и процесс ЭКО станет крайне востребованным», – полагает эксперт. Инновационные проекты в сфере медицины отличаются значительно более высокими затратами на предклинические и клинические исследования, а также производственное оборудование. Разработка и начало производства занимает в среднем 5 – 7 лет, тогда как в секторе IT – 2 – 3 года.

Любой препарат, устройство, процедура лечения должны пройти проверку. «Есть магическое слово из трех букв – FDA. Это международная организация, которая осуществляет подобную проверку, – рассказывает Артем Юхин, директор по венчурному финансированию «Тройки Диалог». – Проводится несколько уровней испытаний: «на стекле», in vitro – на животных, in vivo – клинические на людях. Существует несколько лабораторий, которые этим занимаются. Вся процедура требует много времени и серьезных затрат. Но это необходимо, чтобы защитить права потребителей». В связи с этим венчурные фонды, вкладывающиеся в медицинские проекты, очень специфические. В нашей стране, пожалуй, есть только два таких – «Максвелл биотех» и «Роснано». В мировой практике часто бывает, что между двумя стадиями испытаний меняется инвестор. Например, после прохождения первых двух этапов капитализация проекта возрастает, и предыдущий инвестор покидает его с прибылью. Но полный цикл выхода может длиться и 10 лет, по окончании которых срок действия патента может уже завершиться. «Развивать такие проекты на глобальном уровне перспективно, – говорит Юхин, – так как крупные фармацевтические корпорации покупают мелкие фирмы с хорошими продуктами за значительные деньги. Большой компании выгоднее приобрести технологию или продукт, чем самой заниматься разработкой и исследованиями. В нашей стране, кроме «Арбидола», я не слышал об успешных проектах в этой области». Препарат «Арбидол» относится к иммуномодуляторам. Его производит фармацевтическая фирма «Мастерлек», которая фактически построила свой бизнес на этом лекарстве (в ее портфеле он занимал не менее 63% наряду с «Амиксином» и «Флюкостатом»). Основали «Мастерлек» бизнесмены Виталий Мартьянов и Александр Шустер. В 2007 году компанию целиком приобрела фирма «Фармстандарт». Подробности сделки не раскрываются, но, по экспертным оценкам, владельцы заработали на продаже больше сотни миллионов долларов. В прошлом году те же покупатели заплатили $91,5 млн за препарат «Афобазол», устраняющий тревогу и раздражительность. В 2006 году лекарство выводила на рынок фирма «Мастерфарм», учредителями которой оказались те же Мартьянов и Шустер.

«Если покопаться в этой сфере, то можно найти интересные, уникальные медикаменты, аналогов которых нет на Западе. Причем это действительно замечательные препараты, с полностью доказанным действием», – говорит Юхин. Фонду «Тройка Диалог» предлагали профинансировать подобный проект, но не получилось. Не была соблюдена патентная чистота. По словам Юхина, аналогов на тот момент не было нигде, но при выходе, допустим, на рынок США местные компании смогли бы повторить продукт. Кроме того, подобные проекты завязаны на постоянный прогресс и инвестиций, и технологий. А с обучением персонала, квалификацией медицинских работников в России в последние 15 лет большие проблемы. У нас отсутствует цепочка от института до инвестора. Например, почему США, Германия и Израиль добились самых больших успехов в лечении рака? Потому что существуют серьезные университеты, занятые решением проблем здравоохранения, при них основаны лаборатории, в которые непрерывно инвестируют клиники при этих же университетах.

Кащей небессмертный

Госкорпорация «Роснано» вложилась пока в единственный такого рода инновационный проект по каскадному плазмаферезу. Это высокотехнологичный метод очистки крови, позволяющий выборочно удалять только вирусы и вредные белки, являющиеся причиной болезни, и сохранять при этом полезные компоненты крови. Такая медицинская процедура проводится только в нескольких развитых странах (Японии, Германии и Италии), она основана на крайне дорогостоящей технологии волоконной фильтрации. Поэтому простым смертным она пока недоступна даже в этих преуспевающих государствах. Российские ученые разработали метод каскадной фильтрации плазмы на плоских трековых мембранах. Это позволяет радикально снизить стоимость процедуры и перевести ее из разряда элитных медуслуг в широкий доступ. «Роснано» инвестирует в проект 1,29 млрд руб., которые пойдут в уставный капитал ЗАО «Трекпор технолоджи». Ждать появления технологии на рынке можно через 5,5 лет. По оценкам ученых, плазмаферез позволит на 30% снизить риск сердечно-сосудистых заболеваний.

Для госкорпорации решена одна серьезная проблема, которая мешает большому количеству изобретений пройти путь от лаборатории до массового производства и выйти на рынок. Один из крупных чиновников во всеуслышание сказал, что легче купить одного человека и заручиться запрограммированным рынком, проистекающим из полномочий этого человека, нежели завоевывать этот рынок, что является сложной и длительной задачей. Судя по всему, эта альтернатива – приобрести решение нужного человека – значительно более соблазнительна, выгодна по деньгам и срокам, нежели вступление в активную конкуренцию. Такая политика приводит к тому, что, например, Новосибирский завод медпрепаратов производит перцовые пластыри по трофейной технологии, «отвоеванной» в Берлине в 1945 году. При этом, когда расщепили ингредиенты перцового пластыря, обнаружили очень небезобидное для организма человека онкогенное вещество. Его исключили из рецептуры с некоторой тревогой: не повлияет ли это на адгезивность (липучесть) к телу, но все обошлось – и выпуск продукта продолжается уже больше полувека. Между тем было разработано огромное количество новых, более качественных пластырей, но на рынок они не вышли.

Дневники мертвецов

Существуют также крайне полезные, даже необходимые разработки, но для частных инвесторов они не привлекательны. Например, ученые создали кровать, которая полностью снимает проблему пролежней. Специальные детекторы считывают нагрузку на тело, и программа управления перераспределяет ее. Но такое «умное ложе» стоит $20 000, и понятно, что рынок с такой ценой этого устройства будет минимальным. Единственная надежда в данном случае на госпрограммы. Правда, например, такая программа по борьбе с туберкулезом хотя и была профинансирована, но так и не стартовала. В итоге еще одна уникальная разработка не вышла на рынок. Специальный прибор способен за мгновения понизить содержание вирусов и бактерий в атмосфере и на поверхностях на несколько порядков, то есть достигается практически полная стерильность. Разработчик надеялся, что устройство закупят для фтизиатрических диспансеров, но ошибся с прогнозом. Без участия государства в данном случае рынок для такой аппаратуры крайне ограничен.

«Сегодня средства федерального бюджета позволяют довести разработки от уровня идей, в лучшем случае, до стадии предклинических испытаний, а венчурные фонды в качестве объекта инвестиций рассматривают лишь проекты, прошедшие этап клинических испытаний. Возникает так называемая «долина смерти», в которой и «погибает» большинство медико-биологических инноваций», – объясняет Куракова.