7 вопросов Рэнди Шекману, лауреату Нобелевской премии

1. Как давно вы начали исследования, которые привели вас к Нобелевской премии?

В 1976 году. Я исследовал, как гены управляют транспортом внутри клетки, на примере хлебных дрожжей. Чтобы доказать свою гипотезу, я взял дрожжи-мутанты, которые были неспособны к выделению ферментов и различных питательных веществ. После ряда опытов удалось найти гены, которые по каким-то причинам «не работали», а потом доказать, что именно они отвечали за транспорт.

2. Вручение премии повлияло ли на работу вашей лаборатории?

Нобелевская премия важна не столько для меня лично и нашей лаборатории, сколько для фундаментальной науки в целом. Наше открытие — это именно фундаментальная наука, и изначально мы ориентировались не на возможное применение, а на поиск истины. 

Но это не значит, что открытия фундаментальной науки не могут быть использованы в жизни. Однако никто не может предсказать, во что выльется исследование. Если говорить о моей работе, то когда мы начинали, у меня и мысли не было, как же потом это можно будет применить. Я хотел бы сделать на этом акцент и использовать присуждение премии, чтобы сказать общественности и политикам, какое колоссальное значение имеют фундаментальные науки.

3. То есть государство недооценивает роль фундаментальных исследований, отдавая предпочтение тому, что можно сразу пощупать, посмотреть и пустить на рынок?

Да. Государственные инвестиции в США идут в первую очередь на те проекты, которые будут непосредственно влиять на жизнь людей, то есть имеют хоть какое-нибудь практическое применение. И так, к сожалению, везде. Думаю, что это происходит от недопонимания. Далеко не все знают, чем занимаются ученые. И нам нужно постоянно рассказывать людям о том, как работает наука.

Работая в лаборатории, я использую свой интеллект для того, чтобы создать систему лечения от рака, и, очевидно, буду и дальше этим заниматься, потому что и мама, и сестра умерли от этой болезни. Но если я ставлю эксперимент, он имеет научную ценность сам по себе. 

4. Но все-таки может ли ваше открытие быть как-то применено в жизни?

Да, безусловно. Благодаря результатам исследования мы теперь знаем, как доставлять различные вещества туда, где они необходимы. Например, инсулин. Ведь транспортировка внутри клеток человеческого организма происходит по тому же принципу, что и в любой живой клетке.

5. Изменится ли ваша жизнь после вручения Нобелевской премии?

Я счастлив потому, что занимаюсь наукой, в этом моя жизнь. У меня прекрасная лаборатория и множество студентов. Еще много времени уделяю второй профессии: я редактор научного журнала.

6. Во что вы верите, но не можете доказать?

Такого, наверное, нет. Я не верю ни в зеленых человечков, ни во что-то другое ирреальное. Я верю в химию. Я верю в то, что жизнь на Земле — продукт эволюции и химии. Я не верю в божественное вмешательство, а верю в то, что все на свете можно объяснить рациональным способом, научно.

7. Как вы думаете, наука — это своего рода искусство?

И да и нет. Научная практика — это то, что во многом обусловлено чувственной стороной человека, его эмоциями. Но наука сама по себе — это принципы, а не искусство, здесь все очень четко и точно. Научные принципы основаны на экспериментах, наблюдении. Я думаю, что это совершенно разные вещи — наука и искусство. Но, с другой стороны, индивидуальность ученого неизбежно сказывается на его деятельности. А в этом уже, можно сказать, есть доля творчества. Но фундаментальная наука — это факты, а искусство — воображение.