Всё будет зависеть от способности общества принять правильные решения

Биографическая справка: Вьюгин Олег Вячеславович

—Олег Вячеславович, Ваше ве­домство пришло на смену ФКЦБ. В чем базовые отличия ФСФР от ФКЦБ?

- Фактически ФСФР теперь отвечает за регулирование и надзор в части коллек­тивных инвестиций. Если раньше эти во­просы курировали разные ведомства, то теперь все эти функции относятся к веде­нию нашей службы, за одним исключени­ем — Минфин по-прежнему устанавливает требования к инвестиционному портфелю управляющей компании, которая занима­ется инвестированием накопительной час­ти пенсий. Всем остальным, включая регу­лирование и контроль над деятельностью негосударственных пенсионных фондов, надзор за управляющими компаниями, ПИФами, АИФами, занимается ФСФР.

—Следует ли в этой связи ожи­дать, что в будущем ФСФР будет регу­лировать банковские и страховые ин­вестиции? Эта проблема обсуждалась неоднократно. Были различные пуб­ликации, высказывались мнения...

- Да, это обсуждалось, но осталось за рамками наших полномочий и наших функций. В принципе я не вижу больших препятствий к тому, чтобы страховой ры­нок тоже был под контролем единого ре­гулятора. Это можно сделать в любой мо­мент, но пока принято решение, что он ре-гулируется специальной федеральной службой страхового надзора, которая подчиняется Минфину. Не вижу в этом большой беды. Полагаю, что если в ре-зултате административной реформы полномочия были распределены так, как сейчас, надо поработать какое-то время, а потом, возможно, провести и другие пре­образования.

Что же касается банковского сектора, здесь ситуация более сложная. Есть два серьезных препятствия для того, чтобы трогать сложившуюся организационную структуру. Прежде всего, сейчас Цент­ральный банк впервые активно меняет нормативную базу регулирования этого сектора. Недавно вступил в действие за­кон о страховании банковских вкладов, одно из ключевых его решений — созда­ние Агентства по страхованию вкладов. Продолжается проверка банков. В целом идет существенное изменение всех под­ходов к надзору и к регулированию. Оче­видно, что в такой ситуации начинать еще и организационные изменения — значит затормозить весь процесс. Это будет не очень правильно.

Кроме того, оплата труда, компенса­ции служащих Центрального банка выше, чем у работников ФСФР. Прямой физичес­кий перевод специалистов в Федеральную службу по финансовым рынкам будет оз­начать снижение оплаты или компенсации и, естественно, уход кадров. Поэтому это не вопрос ближайшего будущего.

— Вы неоднократно говорили, что ФСФР не может выполнять свои фун­кции, так как сотрудники, получаю­щие зарплату в 2ООО рублей, должны обеспечивать надзор над участника­ми рынка с миллиардными оборота­ми. Есть ли какие-нибудь подвижки в этом направлении?

- В этом году, согласно указу президента, минимальная оплата у нас была повышена и сейчас составляет около 7 тысяч рублей. Интервал - от этого минимума и до моей зарплаты, которая составляет где-то 42 тысячи рублей. Оклады были повышены приблизительно на 70%. До конца это все равно напряжения не снимает, но если раньше, в период становления служ­бы, практически невозможно было удер­жать квалифицированные кадры, то сей­час появился минимальный интерес, что­бы все еще здесь работать

—При ФКЦБ существовал эксперт­ный совет. Сейчас, насколько нам из­вестно, при ФСФР такого совета нет. Как Вы считаете, нужен ли он? Како­ва должна быть его структура, права? Кто должен привлекаться в качестве экспертов в этот совет?

- Я сторонник более радикального решения. Экспертный совет при ФКЦБ во

многим был декоративным, фактически

не имел полномочий принимать решения. Это был совещательный орган. Я могу без проблем пригласить сюда для обсужде­ния брокеров, ведущих специалистов фондового рынка И они придут с боль­шим удовольствием, потому что понима­ют, что это им же на пользу. Но я сторон­ник более радикального решения. Для ре­гулирования рынка нужно создавать коллегиальный орган, который законода­тельно был бы облечен полномочиями принимать нормативные акты и нести от­ветственность за это. В этом коллегиаль­ном органе должны быть не только со­трудники Федеральной службы, но и представители других регуляторов: по крайней мере Центральный Банк и Мин­фин. И наиболее значимые, достойные, с хорошей репутацией представители про­фессиональных участников рынка.

—Вы хотите привлекать их как экспертов?

- Нет. Как людей, которые принимают участие в принятии решений и несут за это репутационную ответственность. Но в рам­ках ФСФР в нынешнем ее виде реализо­вать такую идею нельзя. Необходимо зако­нодательное решение, тогда можно будет попытаться создать коллегиальный орган.

А пока ФСФР — по сути, министерст­во. Это означает, что существует едино­личная ответственность руководителя, и соответственно все решения ФСФР при­нимаются в виде индивидуального пра­вового акта, который подписывает руко­водитель, фактически обязательные для исполнения рынком нормативные акты — это прерогатива моей подписи. Получает­ся, что один человек принимает решение, как, например, брокеру вести счета, как брокеру проводить операции, какие есть требования к биржам. Конечно, сущест­вует аппарат, который формирует доку­менты, высказывает свое мнение, дает советы, но фактически это решения одно­го лица.

Для регулирования финансовых рын­ков это в принципе нетипично. Скажем, для Министерства финансов это было бы правильно. Министр финансов несет пер­сональную ответственность за формиро-

вание и исполнение бюджета, потому что это чисто административная деятель­ность. А регулирование рынков - нечто большее. Достаточно взглянуть на исто­рию вопроса, и мы увидим, что большин­ство финансовых инструментов - ипотеч­ные бумаги, например, различные виды деривативов - придуманы самим же рынком. Он их создал, создал правила, которые регулятор потом оформил в свои требования. Бюрократ же никогда не смо­жет создать деривативов, просто потому что он бюрократ. Он работает с одной сто­роны, а рынок работаете другой. Поэтому при регулировании финансового рынка нужен синтез административных принци­пов и креативных, что может быть реали­зовано, на мой взгляд, в фирме такого коллегиального органа.

Это, кстати, еще одно отличие нашей службы от ФКЦБ, которая была построена с претензией на колпегиальность. В Зако­не «О рынке ценных бумаг» были опреде­лены количество членов этой комиссии, их полномочия. Но я говорю: «С претензи­ей на коллегиальность», потому что фак­тически коллегами этого органа были те же заместители председателя ФКЦБ, А председатель ФКЦБ, со своей стороны, обладал административным правом, т.е. по его предложению назначались все эти люди. Следовательно, через администра­тивные рычаги он имел возможность вся­кую коллегиальность нивелировать. Она была достаточно символическая.

Сейчас, например, совет директоров Центробанка назначается Думой по пред­ложению президента. Таким образом, председатель Центробанка не может вме­шаться в полномочия членов совета ди­ректоров, определенные законом, и совет директоров вполне может выступать про тив решений председателя по тем вопро­сам, которые в их компетенции. Поэтому там люди самостоятельные, и от их голо­сования многое зависит.

Мы сейчас обдумываем, как лучше наше видение регулятора рынка донести до правительства. Мы не просто планиру­ем —у нас есть поручение правительства до конца года представить предложения о коллегиальном органе.

— ФКЦБ, как известно, активно за­нималась нормотворческой деятель­ностью. ФСФР пока в такой деятель­ности не замечена. Надо ли понимать, что это пауза временная и нормотвор­чество будет продолжено?

- Сейчас идет большая внутренняя работа. В свое время ФКЦБ выпустила много нормативных актов, которые выст­роили определенное регулирование по широкому кругу деятельности профучаст­ников. Поэтому нельзя сказать, что сейчас нет нормативных актов и в результате не может работать финансовый рынок. Но есть пробелы. И есть необходимость пе­ресмотреть и освежить те акты, которые были приняты.

Все нормативные акты можно разде­лить на две группы. Это законы и непо­средственно нормативные акты службы, которые выпускаем мы, не обращаясь в парламент. Что касается законодательной деятельности, у нас ведется достаточно ак­тивная работа по законодательству об ипотечных ценных бумагах и пенсионной реформе. Мы являемся там ответственны­ми исполнителями по целому ряду зако­нодательных поправок и нормативных ак тов. Готовим, и немало, нормативные акты в виде постановлений правительства. Дру гое дело, что собственных нормативных актов, то есть которые принимаем непо­средственно мы, а не правительство или законодатели, мы выпустили всего два

Вкраце скажу, что именно мы будем выпускать. До конца года мы должны пе­ресмотреть известный нормативный акт об организаторах торговли. В нынешним виде там есть, ряд положений, котрые по существу неисполнимы,- например, тре­бование проводить с 1 января 2005 сода расчеты только через систему централизо­ванного клиринга. Но в России нет цент­рализованного клиринга. Чтобы создать такую организацию, которая могла бы принять на себя все сделки брокеров, проведение клиринга и все риски, нужны инвестиции в размере $30-40 млн.

Кроме того, нет достаточною законо­дательного обеспечения такой деятельно­сти, потому что не решен вопрос о пере­даче прав сделки. Сейчас, когда брокер совершает сделку, у него есть договор, где предусмотрены права и обязанности обе­их сторон. С 1 января 2005 года брокер должен будет все передавать центральной клиринговой организации, но в законода­тельстве нет достаточных оснований, что­бы защитить от рисков эту организацию при передаче таких договоров.

Далее, мы определенно будем пере­сматривать нормативные акты по аттеста­ции специалистов. Мы хотим несколько изменить эту систему, сделать ее более со­ответствующей здравому смыслу. Также будет принят нормативный акт, касающий­ся стандартов проспектов эмиссии. Сейчас мы собрали более тысячи замечаний и предложений по нему от профучастников и наших региональных отделений. Есть разумные предложения о том, как упрос­тить для эмитентов саму процедуру пода­чи документов, состав документов и т.д. Но мы хотим прежде всего существенно переработать этот акт с учетом нашего опыта (хотя и очень короткого) по регист­рации проспектов эмиссии. Мы каждую неделю регистрируем несколько десятков проспектов, но нормативный акт написан так, что часто решение «плывет». Возника­ет проблема выбора, который нельзя сде­лать формально. Сейчас акт предоставляет свободу действий, а мы хотели бы сделать его более определенным.

Кроме того, сейчас готовится обнов­ленная версия нормативного акта о рас­крытии информации. Новый норматив по лицензированию уже находится в юриди­ческом управлении и дорабатывается с гонки зрения юридической техники.

—Собирается ли ФСФР стимулиро­вать российские АО к более активно­му раскрытию информации о своей деятельности? Будут ли региональ­ные органы ФСФР штрафовать недоб­росовестных эмитентов? Многие оте­чественные компании среднего эше­лона игнорируют положения закона о раскрытии информации, но прежде ФКЦБ смотрела на это сквозь пальцы.

— Проблема в том, что наказание за­кон определяет чисто символическое. Не очень, скажем так, стимулирует. Я неточно помню цифры, но недавно мы рассмотре­ли вопрос по одной крупной компании, которая неадекватно раскрывала инфор­мацию. Я спросил: а как мы, собственно, можем эту компанию наказать? Мне со­трудник ответил - штраф наложить. Сорок тысяч рублей. А это компания с оборотом $3-4 млрд. в год! Понятно, что она может заплатить штраф и раз, и два, и три, совер­шенно не заметив, что она его заплатила.

Что касается второй части вопроса, то ФКЦБ сквозь пальцы не смотрела. Надо от­дать ей должное. Она неоднократно пыта­лась повысить свои полномочия по санк­циям, причем не только в этом случае -

увеличить размеры штрафов, но и внести в УК изменения, которые бы предусмари-вали уголовное наказание по целому ряду нарушении, например, за несвоевременное раскрытие информации. Это был бы очень серьёзный стимул к раскрытию.

В нашем случае, я думаю, этого делать не надо, поскольку мировая практика идет по другому пути. Вопрос решается очень просто - серьезными штрафами. Вот свежий пример. FSA - регулятор фи­нансового рынка в Великобритании - ош­трафовала компанию Shell на 18 миллио­нов фунтов за несвоевременное и непра­вильное раскрытие информации. Они терпели долго, компания нарушала свои обязательства по раскрытию на протяже­нии трех лет. И они в конце концов нало­жили такой штраф. Вот это сумма ощути­мая. У нас, конечно, таких полномочий нет, для нас тысяча долларов - это макси­мум! А компании в России работают, мо­жет быть, не такие, как Shell, но тоже до­статочно серьезные.

В свое время наши предложения тако­го рода не принимались Госдумой. С од­ной стороны, из-за лоббирования тех, ко­му такие санкции были бы невыгодны, с другой стороны, из-за опасения, что мы будем санкциями злоупотреблять. Сейчас есть поручение правительства подгото­вить предложения в этой области. Посмотрим, насколько нам дадут увеличить пол­номочия.

—В одном из интервью Вы говори­ли о том, что будут приняты поправки в Закон "О рынке ценных бумаг», ко­торые защитят права инвесторов в процессах поглощения и вытеснения. Вы также говорили о существовании серьезного пробела в регулировании процессов М&А, из-за чего сдержива­ется рост финансовых механизмов развития средних компаний. Есть ка­кие-нибудь подвижки по этим на­правлениям? Какова их судьба?

— У нас есть готовые поправки, кото­рые по существу близки к директиве ЕС в этой области. Это означает, что накопле­ние крупного пакета акций в компании ка­ким-то одним акционером должно про­исходить открыто. Если, например, акци­онер хочет приобрести более 25% путем скупки, он обязан объявить об этом. Это первое.

Второе - он должен сделать предло­жение другим акционерам выкупить их акции по справедливой цене, т.е. по цене, по которой он будет приобретать крупный пакет. Покупатель крупного пакета должен уважать права мелких акционеров, а именно — предоставить им возможность или остаться в компании, если им нравится этот новый акционер, который теперь будет играть существенную роль в принятии ре­шений, или, если не нравится, получить справедливое возмещение за свои акции.

Внутри правительства, между ведомст­вами, мы по поводу этих поправок догово-рились. Остался вопрос тактический. Мы имеем возможность, согласовав концепцию, внести ее в правительство как иници­альное предложение, поскольку и плане работы правительства ее формально нет. Дальше предстоит пройти рассмотрение в правительстве, в комиссии по законопро­ектной деятельности, внесение в Думу за­конопроекта, что займет не меньше полу­года. Второй вариант - присоединиться к инициативе некоторых депутатов, которые предложили законопроект о вытеснении. Когда мы увидели этот законопроект, то сказали, что вытеснение — это последняя стадия поглощения. В той же директиве ЕС указано, что если и ходе его поглотитель сделал все правильно, с соблюдением всех необходимых процедур, и осталась еще небольшая доля — от 2 до 5% — акционе­ров, которые противятся, он как приз, как награду получает право их «выдавить». За­платив им, опять же, адекватные деньги, чтобы вывести их из состава акционеров. Тогда мы сказали в Думе: «Если уж есть та­кой интерес к вытеснению, есть законопро­ект, давайте не будем посвящать его только «выдавливанию», а включим в него весь процесс поглощения».

—Но принятые ГД в первом чте­нии поправки к закону об АО позволя­ют акционеру, владеющему 9О% акций компании, выкупать доли осталь­ных акционеров по цене, которую оп­ределит оценщик, нанятый и оплачен­ный им же. При этом миноритариям не оставлено возможности остановить выкуп их долей. Какова позиция ФСФР в этом вопросе?

- Позиция не только ФСФР, но и всех других ведомств, которые занимаются этим вопросом, очень простая. Когда этот закон появился, мы сказали, что надо быть крайне осторожными и если уж про­пускать его в первом чтении, то при усло­вии коренной переработки. Т.е. идея вы­теснения сохраняется, а механизмы, циф­ры - все это коренным образом должно быть пересмотрено. Сейчас у нас предва­рительно позиция такая: о 90% речь, ви­димо, идти не может. Минимально допу­стимая доля — 98%. Почему так? Потому что если акционер имеет менее 2%, он фактически не может участвовать в управ­лении компании. Это просто балласт. Ко­нечно, с точки зрения его интересов, он может быть долгосрочным инвестором, который ждет роста курсовой стоимости. При этом он не перестает быть собствен­ником. Далее, оценщик, конечно же, не может быть назначен мажоритарным ак­ционером. В практических случаях, кото­рых я знаю немало, если есть объект про­дажи, две стороны (покупатель и прода­вец) нанимают независимых оценщиков каждый со своей стороны. Цифры «неза­висимых» оценщиков разнятся в такой си­туации в десятки раз. Конечно, если это два частных лица, они потом договорят­ся - возьмут, скажем, середину и заклю­чают сделку по этой средней цене. Но в целом на это полагаться нельзя.

Мы предлагали такой вариант: оцен­щика назначает по конкурсу регуляр -один из уполномоченных органов. Оцен­щик, выигравший конкурс, проводит оценку, а акционер ему платит. Кроме то­го, мы предусматривали, что регулятор может воспрепятствовать поглощению или вытеснению в случае определенного набора событий.

Остается, конечно, вопрос о праве собственника. На него нет ответа. Я спра­шивал юристов, как же директива ЕС поз­воляет его нарушать? Ведь это же универ­сальная норма! На что мне ответили, что в Европе тоже по этому поводу периодиче­ски себя неуютно чувствуют и обсуждают эту проблему. Но тем не менее норма эта там существует.

Наш закон пока достаточно противо­речив. Есть много аргументов «за», но много и «прогив», если учитывать со­временное состояние российской систе­мы акционерного капитала. Когда все российские активы будут оценены пра­вильно, не будет специфических рисков страны, курсовая стоимость российских компаний еще вырастет. На это и рассчи­тывают многие инвесторы. Купить, на­пример, немножко «Газпрома», сидеть и ждать, потому что «Газпром» все равно

вырастет, куда он денется. Когда этот рост произойдет, когда все российские активы будут оценены более-менее в полной мере, тогда вытесния будут вполне понятны.

—Следует ли ожидать появления единого регистратора (депозитария)? Если да, то когда и при каких усло­виях?

- Мы считаем, что приоритетная за­дача в плане инфраструктуры рынка капи­тала - путем переговоров добиться со­здания центрального расчетного депози­тария. Это то, что рынку сейчас нужно в первую очередь. С законодательной точки зрения мы готовы поддержать этот про­цесс, у нас есть подготовленные поправ­ки. Но этого мало. Законодательные по­правки дают лишь юридическую среду к центральному депозитарию - требования к нему, полномочия и так далее. А по по­воду собственно создания такого органа есть два варианта.

Первый вариант — принимаются по­правки в законодательство, и государство финансирует создание этой организации. Второй вариант - участники рынка сами договариваются, создают единую структу­ру и придают ей функции центрального регистратора. Это, на мой взгляд, идея, которая излечивает от всех существующих пороков: ведения двойных реестров, «му­сорных регистраторов» и прочих непра­вомерных действий, которые нам извест­ны из практики. Это лучшее решение.

Я за то, чтобы в конечном счете к этой структуре прийти, это будет удобно для рынка со многих точек зрения. Хотя в оп­ределенной степени нынешние болезни регистраторов можно вылечить промежу­точным способом, например, через систему регистрации договоров о ведении рее­стров. Есть акционер, и есть регистратор, между ними есть договор. Этот договор регистрируется у нас, и никакой другой договор не будет зарегистрирован, пока этот договор не будет расторгнут. Таким образом, никакой двойной реестр невоз­можен. Но пока это все на уровне концеп­ции, для начала подобной деятельности необходим определенный ресурс. Сейчас мы просчитываем затраты на ведение баз данных и размер трудовых затрат.

—Следует ли ожидать, что все АО (независимо от числа акционеров) обяжут передавать ведение реестра акционеров профессиональным уча­стникам рынка ценных бумаг?

— Мы пришли к выводу, что, навер­ное, не надо этого делать. Это не задача нынешнего времени. У нас сейчас 78 ре­гистраторов, 200 тысяч акционерных обществ. Сразу видно здесь некоторое несоответствие. У всех реестры, это то­же большой объем информации. С дру­гой стороны, у нас много АО, которые имеют по 2 акционера. Совершенно очевидно, что им такая услуга не нужна.

Они живут спокойно, потому что учитывать-то нечего.

—Каково Ваше отношение к вы­сказываниям депутата Государствен­ной Думы Виктора Плескачевского о том, что у нас слишком много ОАО и необходимо переводить те из них, ко­торые не являются, по сути, публич­ными компаниями, в ООО или ЗАО с одновременным усилением контро­ля (законодательного и обществен­ного) над деятельностью публичных компаний?

— Действительно, у нас много акцио­нерных обществ, форма которых не соот­ветствует их целям. Для чего, например, нужны ОАО? Для того чтобы выпустить акции, которые купят инвесторы, чтобы при влечь большое число акционеров, и ком­пания могла эффективно работать. Но у нас это все по-другому проходило. У нас была государственная cобственность, ко торую надо было превратить в негосудар­ственную. Возникла идея, что это должно быть через акционирование, в итоге полу­чились компании, которые и не думали никогда увеличивать капитал. Им просто сказали: «Вы теперь акционерные обще­ства, давайте выпишем бумаги, заведем реестр и так далее». Часть действительно превратились в публичные, но большин­ство совершенно не заинтересованы, что бы увеличивать капитал через эту форму собственности. Так что слова Плескачев­ского соответствуют действительности.

Но вот стоит ли что-то с этим делать, я не знаю. Я думаю, что беды для экономи­ки в этом нет. Однако возможности для перехода, например, из АО в ООО в зако­нодательстве должны быть.

—Ваше отношение к приватиза­ции акций без использования спец-аукционов, т.е. путем их продажи че­рез организаторов торговли на рынке ценных бумаг?

- Технически непросто для россий­ского законодательства, хотя я не очень разбираюсь, в чем там проблема. В ряде случаев это было бы достаточно привле­кательно, скажем, компанию «Связьин вест» так можно было бы приватизиро­вать. Но я не веду речь о том, чтобы всю компанию продать через размещение ак­ций. В большинстве случаев должно быть сочетание - стратегический инвестор и широкий круг других акционеров.

А вообще, почему нет? Можно было бы некоторое количество акций разместить на бирже, сразу появился бы меха низм оценки капитализации компании, после этого нашлись бы и стратегические инвесторы. Но на этом пути есть сложнос­ти. Если изначальный владелец пакета — государство, оно должно очень четко сформулировать программу. Ведь это ры­нок. Это выход на IPO, компания должна раскрыть всю информацию. Государст­венный менеджмент в этой компании должен быть очень хорошим, таким же, как в частных компаниях, тогда этот про­ект будет успешным.

— Еще год назад все ожидали, что пенсионные деньги в нашей стране попадут на фондовый рынок и это приведет к его существенному разви­тию. Однако ничего подобного не про­изошло. Рынок в последнее время па­дает, и никакого существенного уве­личения оборотов мы не видим. Что необходимо для развития рынка? Что должны сделать сами участники рын­ка и регулирующие органы, а что за­висит только от государства и обще­экономического развития страны?

- Это первый опыт. Я думаю, доста­точно естественно, что сразу большое ко­личество счетов не перешло в частные уп­равляющие компании. Для простых лю­дей это не очень понятное решение. Если люди привыкли к депозитам в банке, то для них непонятно, что такое инвестиро­вание, принятие самостоятельных реше­ний по этому вопросу. Нужен некий опыт. Кто-то, попробовав, должен убедиться, что доход от этих инвестиций выше, чем от депозита в банке. Рассказать соседу. Люди ведь в большинстве случаев прини­мают решения из опыта других людей, а пока такого опыта нет.

Второе, что действительно было сдела­но не очень хорошо, - to, что требования к инвестированию управляющими компани­ями бюрократически сильно зарегулиро­ваны. Получается, что ежемесячно нужно соблюдать структуру портфеля. Продавать бумаги в тот момент, когда они начинают расти, Курс начинает расти, и на базе роста нужно продать бумагу. Это нелепо! Проти­воречит всем правилам управления акти­вами. В результате выяснилось, что управ­лять пенсионными деньгами крайне слож­но, и очень трудно получить доход.

Ко всему прочему там есть такие хит­рые требования, что, совершая сделку, управляющая компания не знает, нарушит она правила по структуре портфеля или нет. Она ведь не имеет информации в этот момент. Нельзя же сначала пойти в депо­зитарий ОДК и спросить, не нарушишь ли ты требования, чтобы ОДК что-то там по­считало, разрешило, - а сделку уже позд­но заключать, ее уже увели!

Я понимаю, придумывая все эти огра­ничения, авторы пытались максимально снизить риски вложений. Но надо знать, что доход и риски - вещи взаимосвязан­ные. Самый нерискованный способ со­хранить деньги — это положить их в сейф. Но дохода от этого не будет.

Здесь нужно посмотреть внимательно и, я думаю, немного дерегулировать этот процесс. Первая мысль, которая приходит в голову, - не ежемесячно, а только в среднем контролировать структуру порт­феля, как это делается по управлению ре­зервами Центробанка. Там дилер имеет право отклоняться от нормативов в мо-

мент проведения конкретных сделок, но в среднем он должен выйти на некоторые результаты. Надо дать свободу инвести­ционным решениям, но сохранить кон­троль над рисками.

Что мы видим? Если в прошлом году управляющие компании активно рекла­мировали привлечение людей в систему частного управления, и 704 тысячи чело­век передали свои деньги, то в этом году мы рекламы не видим. Вообще никакой. Что это значит? Это значит, что управляю­щим компаниям деньги не нужны. Все за деньги борются, а они нет. ВЭБ борется за то, чтобы получить «молчунов» к себе, а они нет. Почему? Потому что ВЭБ инвести­рует по указанию Минфина. Минфин го­ворит: «Вот на эги деньги, там накопилось 40 миллиардов, — ты купишь то, то и то». Минфин-то, конечно, знает, что нужно по­купать. Более того, они специальные вы­пуски делают под пенсионные деньги. Это называется «управление активами»? Это административное инвестирование. Это, по сути, бюджетное решение, сколько мы будем начислять на пенсионные вклады. В этом все дело. При такой «конкурен­ции», конечно, будет и такой результат.

В этом году управляющие компании ясно говорят: «Нам эти деньги не нужны». Значит, что-то неправильно. Нужно ис­правлять ситуацию.

Есть и другая сторона, конечно, свя­занная с количеством инструментов. Ры­нок госдолга потихоньку умирает. Объе­мы сокращаются. Корпоративный рынок не развился, там 240 миллиардов рублей всего в выпуске. Рынок акций тоже огра­ничен, потому что новых размещений не происходит. Варятся одни и те же компа­нии, и ликвидность в последнее время, в последний год, скажем так, ушла на Лон­донскую биржу.

— В этой связи. Вы согласны с вы­сказыванием Германа Грефа на заседа­нии правительства, что «нес, что проис­ходит на фондовых биржах, — спекуля­тивная игра, ничего общего с развитием экономики не имеющая», а «вся капи­тализация — это 1О-15 компаний, ак­ции которых гоняют туда-сюда».

- Нет, не согласен. Дело в том, что на большинстве фондовых рынков мира 10-15 компаний ведут рынок. Другой во­прос, что там за этими двумя десятками огромный эшелон, а в России его нет. Здесь есть 10-15 ведущих компаний, а все остальные существенно от них отстают. Это большая проблема

Потом, что значит «спекулятивный»? Вообще говоря, это принцип фондового рынка. На нем работают брокеры, которые зарабатывают на купле-продаже акций, т.е. занимаются спекуляцией. Я уверен, что Герман Греф имел в виду нечто иное, про­сто слишком эмоционально высказался. Он имел в виду, что не очень хороши пра­вила. Инсайдерская торговля процветает, и мы видим, что манипулирование цена-

ми имеет место. Нельзя сказать, что каж­дый день в России на фондовом рынке только и делают, что манипулируют цена­ми, но это случается достаточно часто.

— Какова Ваша оценка как руко­водителя ФСФР перспективы того, что сделки М&А в России будут осу­ществляться в будущем, как в разви­тых странах, через фондовый рынок? Легальные враждебные поглощения, например? Когда мы сможем этого достичь?

- Думаю, не скоро. Здесь роль играют глубинные проблемы. Они связаны с за­щитой прав собственности. Здесь дело не в том, что там люди предпочитают хорошо себя вести, а у нас плохо. В России фондо вый рынок начинался с приватизации, и новые собственники в первую очередь ставили себе задачу получить контроль над финансовыми потоками компании. Жуткий период, когда ничего не инвести­ровалось, основные фонды проседали, во всем мире кричали, что Россия скоро ум­рет, экономика остановится. Потом, когда финансовые потоки отвели, образовался некий капитал, стало ясно, что деньги — это хорошо, но они кончаются. А вот акти­вы, которые производят финансовые по­токи, - это настоящее! Тогда, в 1995-1996 годах, стали бороться за активы. Любыми способами: и залоговые аукцио­ны, и масса других не столь широко изве­стных методов. И только сейчас, когда ак­тивы распределены, бизнесмены начали говорить: «Обеспечьте нам правовую за­щиту нашей собственности. Мы хотим нормальных судов, чтобы можно было за­щитить свои права, и объясните нам, как вообще государство относится к тому, что мы владеем этой собственностью? Оно это одобряет или завтра Дума проголосу­ет, что надо проверить все сделки прива­тизации и вернуть все государству?»

На эти вопросы мы хотели получить ответ. Что получили? Судебная система насквозь коррумпирована. Да, наверное, есть честные судьи, но я в своей практике сталкивался с тем, что просто покупаются решения. Это, конечно, тоже определен­ная защита прав собственности. Как гово­рил Каха Бендукидзе, кто больше запла­тит, тот и защитил свои права. Но в такой ситуации мечтать о чем-то цивилизован­ном, IPO и тому подобное - это в другой жизни.

Все будет зависеть от государства, от его мудрости, от мудрости общества и его способности принять правильные реше­ния. Вот Дума, например, не хочет по это­му поводу высказаться, хотя это народные избранники. Вот если бы они вышли и от имени народа заявили: «Мы не будем ка­саться этих вопросов. Вот собственность есть - вперед, работайте. А судебную си­стему будем улучшать». Никто же пока этого не сказал! Все чешут в затылке и го­ворят: «Еще, может, надо и посмотреть...»

Слияния и поглощения #10 (20) 2004