Почему мы не Европа?

Виталия Манского в эти дни застать в Москве не удалось, но наш обозреватель с помощью современных средств связи нашел режиссера на другом конце страны.

— Что поделываете, Виталий, во Владивостоке?

— Показываю фильм на фестивале «Меридианы Тихого». У картины, хотя она сделана совсем недавно, уже сложилась хорошая фестивальная судьба. Кроме премьер в Сочи и Карловых Варах были показы в Иваново, на Сахалине, теперь вот в Москве и Владивостоке. А на очереди — порядка 30 киносмотров, включая Лондон и Лейпциг, где нас ждут в ближайшие месяцы. Мы решили не отказывать ни одному фестивалю, особенно российскому. Куда приглашают, туда и едем; сегодня фестивали — это реальная альтернатива нашему ущербному прокату.

- Но ваши предыдущие работы, такие как «Девственность», «Родина или смерть» все-таки прорывались в ограниченный прокат...

— Мы не приспосабливали, не прилаживали «Трубу» для той аудитории, которая сегодня составляет в кинотеатрах большинство. Вкус этой аудитории сбит репертуаром чаще всего сугубо развлекательного толка, публика такого рода просто не способна общаться на том языке, который мы предлагаем в своем фильме. Поэтому я на прокат не рассчитывал. Но «Труба» неожиданно вызвала гораздо больший резонанс, чем мы ожидали. К нам на студию пошли запросы из регионов с просьбой показать картину. В этой ситуации мы решили обсудить прокатные перспективы фильма с двумя серьезными дистрибьюторскими компаниями. Переговоры только начались. Но независимо от их исхода показы «Трубы» в Москве еще будут. В декабре мне исполняется 50 лет, и недавно открывшийся Центр документального кино планирует ретроспективу моих работ. Там несколько раз покажут и «Трубу».

— Пора уже поговорить о самом фильме. Скажите, как вам пришла идея этого необычного проекта?

— Этот замысел родился не в одночасье, а вследствие моих давних размышлений — отнюдь не о газовой трубе и не о корпорации Газпром, а о месте России в современном мире, о вечных спорах славянофильства и западничества, актуальных и сегодня. Но для этих мыслей нужен был стержень. Так возник образ трубы, буквально пронизывающий Россию и Европу. С самого начала было понятно, что проект затратный, денег Минкульта не хватит. Стали искать партнеров, постепенно к «Трубе» подключились чехи, немцы. График съемок был жесткий. На специально выделенном немецкой стороной трейлере проделали маршрут от Кельна до Нового Уренгоя и потом от Нового Уренгоя до Берлина. Кельнский карнавал, праздник оленеводов под Сургутом, торжества 9 мая на Украине, слет бывших гэдээровских строителей газопровода под Лейпцигом, будни работника крематория в Чехии — эти и другие съемки заняли у нас 104 дня.

— Помните, у Эдварда Радзинского была пьеса — «104 страницы про любовь». Про что были ваши 104 съемочных дня?

— Ну, в самом общем виде: нас занимал такой вопрос — почему мы не Европа?

— И нашли ответ?

— В фильме нет готовых выводов, нет расставляющего нужные акценты дикторского текста, есть только достаточно большие сцены (всего их 12) нашей и чужой жизни вдоль этой самой трубы. Задача зрителей — смотреть, сравнивать, анализировать, делать те или иные выводы. А наша задача была — столкнуть на экране два мира, две цивилизации.

— Что вас лично поразило во время этого путешествия?

— В документальном кино есть одна несправедливая вещь: очень часто важные эмоции режиссера остаются за рамками фильма. Так, на меня очень сильное впечатление произвело посещение кладбища в Новом Уренгое. Мы там случайно притормозили, я стал ходить по давно никем не топтанным дорожкам и долго не мог понять, что меня так тревожит. Пока где-то на 20-й минуте не осознал, что 99% похороненных — моложе меня. Такое «молодое» кладбище в Европе даже вообразить невозможно. И это не единственное отличие между «ими» и нами.

— Так в итоге пресловутая труба соединяет или разъединяет Россию и Европу?

— Думаю, она сколь соединяет, столь и разъединяет народы и страны. Нас немногое связывает с Европой, и труба — одна из этих связующих нитей. Нас многое разъединяет с Европой, и труба — одна из этих разделительных линий. Газовая труба, в известном смысле, и наше общее славянское пространство начинает разъединять, разъедать. Если брать политико-экономическую сторону вопроса, которая в фильме не затрагивается, то мы с вами являемся свидетелями практически ежегодных баталий России с Украиной вокруг газового вентиля. И если Украину мы постепенно теряем из-за трубы, то Белоруссию пытаемся купить, подчинить с помощью той же трубы. То, о чем я сейчас говорю, находится, повторюсь, за рамками фильма. Но вдумчивый зритель по ходу ленты эти и другие проблемы для себя, надеюсь, артикулирует.

— Многого же вы хотите от современного зрителя, привыкшего, как мы уже говорили, к развлечению. Как вы считаете, документальное кино может в обозримом времени вернуться на широкий экран?

— Насчет широкого экрана не будем обольщаться. Документальное кино в прокате и на ТВ — это примета другой, более культурной, цивилизованной, духовно насыщенной жизни, а не той, которую мы с вами нынче проживаем. Документалистика не может вернуться на экраны в отрыве от серьезной литературы, от общей интеллектуальной атмосферы в стране, от достойного быта и поведения людей. Сначала должна наладиться жизнь, а вместе с ней на экраны вернется и серьезное, в том числе и документальное, кино —важная, на мой взгляд, составляющая культурного облика нации. Сегодня тем, кто управляет нашим сознанием, удобнее, чтобы это самое сознание было отключено. И для этих целей серьезный кинематограф не нужен и даже вреден. В отличие от телевидения, которое усердно вгоняет народ в духовный анабиоз. Предвижу, что Константин Львович Эрнст думает иначе, но оставим это на его совести. Хотя справедливости ради надо сказать, что его совесть по сравнению с руководителями других телеканалов, возможно, будет и почище.

— Но руководители телекомпаний могут сказать вам в ответ, что эфир подведомственных им каналов заполнен не только «развлекаловом», но и документальным контентом...

— Они могут так сказать. Они и в новостных программах много чего говорят. Но это не значит, что картинка программы «Время» как-то соотносится с реальной картиной жизни. Вот и так называемый документальный контент, который показывают многие телеканалы, к документальному кино отношения не имеет. Это чаще всего типичные телевизионные передачи, укравшие бренд у документального кино. Я на этот счет всегда привожу один внятный и понятный пример. Вот существует, например, балет Аллы Духовой. Ее артисты помогают выступлению наших звезд, они подтанцовывают у Филиппа Киркорова, есть у них и самостоятельные номера. Но вряд ли кто-то считает, что балет Аллы Духовой является наследником русского классического балета, школа которого по-прежнему существует на сцене Большого или в Маринке. Тем не менее, труппа Духовой называется балетом. Так вот, сейчас на телевидении вместо балета мы ежедневно видим балет Аллы Духовой.