Право — не «вещь в себе»!

В журнале "Коммерсантъ-Власть" 15 июня 2009 года была напечатана статья Михаила Ходорковского "Россия в ожидании суда", в которой автор рассматривает конкретные проблемы реформирования юриспруденции и судопроизводства.

25 июня в том же журнале бывший заместитель председателя Конституционного суда Российской Федерации, высокий профессионал в сфере юриспруденции Тамара Морщакова откликается на предложения, выдвинутые М. Ходорковским 15 июня. Ее статья называется "Эти предложения абсолютно реализуемы". (Имеется в виду, конечно же, реализуемость предложений М. Ходорковского.) Таким образом, налицо некая публичная дискуссия. Начатая непрофессионалом в сфере юриспруденции и подхваченная профессионалом.

В настоящий момент журнал "Коммерсантъ-Власть" обратился ко мне, предлагая отреагировать и на предложения М. Ходорковского, и на их поддержку Т. Морщаковой. Отреагировать — значит включиться в дискуссию. Что в принципе мне не свойственно. Но разве отмолчаться — не значит позволить этой дискуссии развиваться в определенном, не самом лучшем, как мне кажется, направлении?

Между тем речь идет не о какой-то частной дискуссии по правовым вопросам, а об эскалации дискуссионности как таковой в нашем обществе. Дискуссия по вопросам реформирования права... по вопросам реформирования экономики... по вопросам реформирования правоохранительной сферы... военной сферы... культуры... Вам это ничего не напоминает?

Поскольку мне это очень напоминает то, что развернулось в нашем Отечестве в конце 80-х годов XX века, то я, вопреки своей нелюбви к тому, что хоть как-то отдает перебранкой, считаю необходимым высказаться.

Но — не как реакционный "ястреб", накинувшийся на реформаторских "голубей". И не как апологет заявленной "голубиной" позиции. А как человек и профессионал, знающий, что иногда в спорах и впрямь рождается истина, но чаще всего она в них гибнет. Юристы более, чем представители других специальностей, понимают ценность спора как средства установления истины. Но понимают они и то, как отклонения от принципов правильного ведения споров, перешагивание определенных граней, нарушение полемических процедур превращает поиск истины в абсолютную противоположность — то есть в охоту на ведьм. Сначала публичный спор теряет необходимую процессуальность, затем он приобретает уродливую форму, а затем слова переходят в дела.

А подлинное право — всегда требующее многомерности и осторожности — подменяется правом, осуществляемым по принципам революционного (или контрреволюционного) трибунала. Стремясь внести свою посильную лепту в недопущение столь мрачной и, как я считаю, вполне возможной метаморфозы, я и принимаю участие в обсуждении далеко не чуждой мне проблематики.

Наиболее важна тут своевременная выработка нужного языка, нужного инструментария, нужных принципов и подходов. Чем я и предлагаю заняться.

Оговорив еще раз вначале, что новая дискуссия, развернувшаяся в последнее время в связи с вопросом о судьбе юриспруденции и судопроизводства в России, вызывает беспокойство вовсе не потому, что в нее включаются по преимуществу представители определенного, скажем так, либерально-прозападного сегмента нашего российского общества.

Что, по моему мнению, этот сегмент имеет такое же право на предъявление своих позиций, как и его собирательный оппонент.

Что, если даже это право иногда используется не слишком деликатно и в силу этого высказанное мнение приобретает некий безапелляционно-директивный оттенок, то это никоим образом не должно побуждать к огульному отторжению высказанной позиции. Всегда надо уметь отделять зерна от плевел, а интонацию от содержания. Ситуация с юриспруденцией и судопроизводством в стране и впрямь весьма прискорбна. А раз так, то надо быть благодарными за любые предложения по ее исправлению. От кого бы они ни исходили и в какой бы манере ни были изложены.

Оговорив это, оговорю далее и то, что эскалация дискуссионности, осуществляемая в последнее время в России в связи с известными внутри- и внешнеполитическими событиями, не представляется мне сколь-нибудь пагубной. Нашим национальным задачам не препятствует, а помогает выдвижение национальной повестки дня и проведение на ее основе национальной дискуссии. Вне зависимости от того, кто и почему это инициирует, мы должны не отмалчиваться, а принять вызов. При нынешнем состоянии общества мы вполне можем выиграть эту дискуссию. А если мы ее тем не менее не сможем выиграть, то пенять надо будет только на себя. И в любом случае — как показал застойный опыт существования СССР, закончившийся политическим и государственным крахом,— нет ничего хуже умалчивания. Кулуарных ядовитых шепотков. Болтовни на кухнях, превращающей весьма сомнительные утверждения в аксиомы для тех, кто варится в собственном соку десятилетиями.

Итак, ни внятная мировоззренческая окрашенность начинаемой дискуссии, ни беспокоящий кого-то феномен выпускаемого из бутылки джинна (что беспокоиться-то, если джинн уже из бутылки вылез?) не вызывает во мне беспокойства.

Беспокойство вызывает другое. Очевидный технологический крен, который эта дискуссия приобретает уже в самом начале.

Такой крен превращает сложную (а значит, связанную с очень и очень многим) проблему, как правовую, так и любую другую, в нечто самодостаточное. Оторванное от связей. В то, что великий философ Иммануил Кант называл вещью в себе. Превратившись в "вещь в себе", любая проблема (правовая — в первую очередь) теряет даже имеющиеся малые шансы на свое разрешение. Между тем эти шансы необходимо использовать. Только ради этого и стоит подключаться к весьма небезусловной, но, увы, абсолютно необходимой дискуссии.

Статус председателя Конституционного суда предполагает отсутствие всего, что связано с политизацией. Всегда считая, что "положение обязывает", я никоим образом не собираюсь в данном случае нарушать такую максиму, обязательную для меня и с моральной, и с профессиональной точки зрения.

Не являясь политиком, не желая в силу своей профессии и положения включаться в то, что находится за рамками и того и другого, я выскажусь только по поводу юридических проблем, затронутых другими участниками дискуссии. Они уже успели обсудить многое. И будущее нашего судопроизводства... и необходимость придания нашему обществу более правового характера.

Что ж, я понимаю, что для людей, которые, подобно М. Ходорковскому, занимались бизнесом и знают право лишь в той степени, в какой я, к примеру, знаком с функционированием бирж или принципами оптимизации той или иной промышленной деятельности, все кажется простым и понятным.

Но когда с такой же легкостью вопросы эти начинают обсуждать такие люди, как Т. Морщакова, чьи убеждения я могу не разделять, но чей профессионализм я, безусловно, уважаю, то это порождает самое тягостное чувство. Неужели мы снова готовы, образно говоря, наступить на те же грабли и превратить сложнейшие стратегические проблемы, от решения которых и впрямь зависит будущее нашей страны, в пропагандистско-агитационные прописи? Или, точнее, в то, про что в народе говорят "два притопа, три прихлопа". Нельзя исполнять этот прием — превращения сложного в простое, а стратегии в агитацию и пропаганду — дважды в течение жизни одного поколения. Убежден также, что во второй раз это не пройдет. Наше общество находится в очень сложном состоянии. Но как бы сложно это состояние ни было, у общества хватит сил для того, чтобы отторгнуть подобное. И тогда, к сожалению, окажется погублена сама инициатива по развертыванию достойной общественной дискуссии на основе внятной повестки дня.

Что происходит после того, как губятся такие начинания, известно из нашей горькой истории XX века. Не знаю, как для кого, но для меня уроки нашей истории столь ошеломительны, что соучаствовать в попустительстве повторению прошлого я категорически не намерен.

Что же такое технологизация стратегической проблематики, которая нам предлагается? Разумеется, я хочу обсуждать это только в рамках собственной профессии и имеющихся у меня конституционных прерогатив.

Юрист-профессионал (разумеется, серьезный юрист, а не новичок-недоучка), которому скажут, что в сфере юриспруденции надо сделать то-то и то-то, всегда ответит: "Что надо сделать — понятно. Но кто это будет делать? И почему найдется кто-то, кто начнет это делать? Почему далее тот, кто захотел это сделать, победит того, кто не хочет это делать? И так далее".

Никоим образом не поддерживая эксцессы пресловутого классового подхода, я тем не менее считаю абсолютно наивным и в высшей степени непрофессиональным вынесение за скобки приведенного мною выше вопроса. Это вынесение за скобки можно называть по-разному. Отказом от рефлексии. Замыканием в рамках узкопрофессиональной проблематики. Редукционизмом — то есть низведением проблемы одного уровня к проблеме другого, более низкого, уровня. Такие перекосы обожает любая бюрократия. И юридическая тут не отличается от другой. Но когда тем же самым начинают заниматься критики этой бюрократии, то возникает ложное единство противоположностей, неявный негативный консенсус. И какая тогда дискуссия? Какая проблематизация?

Если я скажу, к примеру, что для решения проблемы нехватки кислорода на планете Земля надо срочно слетать на Сириус, закачать оттуда в цистернах кислород и привезти его на Землю, то меня в лучшем случае засмеют. Или, снизойдя до моей неграмотности, начнут спрашивать, как именно долететь до Сириуса, сколько на это уйдет времени, сколько можно оттуда привезти назад кислорода и, наконец, есть ли там кислород.

Казалось бы, если некто говорит, что для обеспечения социальной эффективности нашего общества надо добиться независимости судов, то его следует прежде всего поблагодарить за желание осуществить некое безусловное благо. (Ну кто же может спорить с тем, что нужна независимость судов,— разве что какой-нибудь совсем замшелый реакционер и ретроград!) Но, поблагодарив такого обладателя "сверхценной" и "сверхоригинальной" идеи, его далее надо спросить: как вы хотите обеспечить независимость судов? На какие силы в нынешнем российском обществе вы для этого хотите опереться? Какой профессиональный и социальный актив задействовать? Как вы будете противодействовать тем, кто хочет не независимости судов, а обратного? А главное, хотите ли вы независимости абсолютной или относительной? Когда суды по инициированным вами хозяйственным и иным проблемам принимали решения в вашу пользу, вам нравилась их зависимость, не правда ли? Потому что это была зависимость от вас. И кем бы вы были, если бы не было этой зависимости и этих решений? Когда же эти суды — в том обличье, которое было придано им, мягко говоря, не без вашей помощи, принимают не устраивающие вас решения, вы призываете к борьбе за независимость судопроизводства. Независимость от ваших врагов!.. А от вас? Предположим, что завтра расстановка сил изменится, и уже вам станет выгодно, чтобы суды были зависимыми. Вы и тогда — вопреки своим интересам — станете добиваться их независимости? Не уверен. Но предположим, что это так. Что горький опыт научил вас этому. Но это же ваш личный опыт. Это — прошу прощения за адресацию к определенным понятиям, но куда от них денешься — уж никак не классовый опыт. Вы лично проиграли нечто за счет того, что суды оказались в определенный момент в резонансе с невыгодной для вас сиюминутной политической конъюнктурой. Но ваши собратья по классу на этом выиграли! И в каждой конкретной ситуации будут те, кто захочет использовать конъюнктуру, а не отказаться от нее. Эти желающие использовать конъюнктуру окажутся и в большинстве, и в более консолидированном состоянии. Так чего стоят призывы к независимости судов? В каком соотношении они окажутся с реальностью? Чем больше говорим о независимости, тем более зависимыми делаем? Говорим о независимости абсолютной, а подразумеваем независимость относительную — от своих врагов. И — зависимость от себя?

Юрист не может не понимать, что такое правосубъектность. Юрист не может технологизировать состояние юриспруденции, не задаваясь вопросом, кто будет субъектом, который соединится с этими технологиями. Как этот субъект вообще может конституироваться в данной исторической обстановке? Какова именно историческая обстановка? Каким ветром будут наполнены паруса этого субъекта? И откуда, в конце концов, возьмется все это — и корабль, и ветер, и паруса?

В начатой дискуссии нет ни слова о тех неюридических (а точнее, не крючкотворских, а стратегических) обстоятельствах, без рассмотрения которых адресация к любой собственно юридической проблематике — это либо синдром романтической наивности, либо дань непрозрачной, а значит, особо сомнительной конъюнктуре.

Что происходит в стране? В какой стратегический контекст мы помещаем желаемые юридические реформы? Каковы болезни нашего общества? Насколько они типичны? Если они и впрямь типичны, то для их лечения можно применять типичные лекарства. А если они нетипичны?

Что оказалось построено в лихие девяностые годы и не преодолено до сих пор? Что оказалось преодолено и с какими издержками? Что усугубилось, в конце концов? Мне как юристу-профессионалу, озабоченному состоянием правовой сферы ну уж никак не меньше других, крайне важно знать, что происходит в сопряженных сферах. В сфере экономики, культуры, политической и социальной жизни. Мы должны прийти к согласию по поводу генезиса и качества нынешнего неблагополучия. Мы не должны при этом бояться ни острых, ни категорических суждений. Но с одной оговоркой: эти суждения не должны быть банальными, поверхностными. Элементарными, наконец.

Страна ощущает непростоту нынешней ситуации. Общество уже не боится сложных ответов, понимая, что положение как минимум непростое. Так откуда же тогда взялась новая редакция старой диссидентской кухни, на которой рецептура разрабатывалась с позиций дилетантизма и отвращения к тому, в чем живут? Старая редакция породила нынешнее состояние дел. Новая может лишь усугубить это состояние.